"Лилиана Розанова. В этот исторический день..." - читать интересную книгу автора

экспедиций, кипела вода на плотинах, и снова наступала тайга, тайга... Одно
место показалось Деду знакомым - это там, где от синей реки уходили на север
вышки линии электропередачи. Дед хотел спросить, но постеснялся.
Однако вспомнил далекое: снега, снега до неба, белого как снег;
заледенелый брезент вмерзшей в землю палатки; вершину только что
установленной опоры, струящуюся в стылом мареве; себя самого - в рукавицах,
опоясанного монтажным поясом, - неотличимого от десяти других, таких же, как
он. Воспоминание расплывалось, ускользало, оставив тихую полузабытую
мелодию. Закрыв глаза, Дед старался вслушаться в нее, но не мог приблизить,
не мог разобрать слов, - он понял только, что то звучит любимая их песня,
которую Они пели там, в палатке. И даже вспомнилось ему, как поют они ее, но
не в палатке уже, а в каком-то зале, набитом битком, а на сцене стоит
композитор - вернее, композиторша, похожая на маленькую беленькую девочку.
- Что, красиво, дедушка, нравится? - спросил парнишка-таксист, не
оборачиваясь, со снисходительностью человека, видавшего виды и поинтереснее.
Дед не расслышал. Он думал: "Вот будут у Юнги каникулы, - возьмем
такси, полетим с нею по всем знакомым дорогам. На Мамакан слетаем, попросим
лететь низенько, чтобы видны были кривые березки и рыжие озерца, вдоль русла
полетим над самой водой, до плотины... Вудек погода - оттуда на Камчатку. А
что ж?.. Чтоб лететь над самым океаном, а по правую руку чтоб стояли дымы
над сопками. На ТЭС, Верно, кто-нибудь из знакомых еще живет, там и
переночевать можно, сколько лет, сколько зим!.. Возьмем пенсионные с
книжки - и слетаем...
Незаметно Дед задремал, но увидел не белые гребни океанского прилива, и
не Юнгу, а снова босую старуху в сгоревшей деревне. Теперь он видел ее
близко - застывшие глаза, серые пряди изпод платка, корявые руки. Маленький
мальчик в одной руке держал сухарь, а другой набирал золу и, приподняв, чуть
разжимал кулачок, так что зола вытекала легкою струйкой.
- Твой пацанчик. мать? - спросил. Володя.
- Мои все убитые,- ответила старуха и взяла мальчика на руки.
Больше не о чем ее было опрашивать. Володя скинул мешок, вытащил свитер
и положил на горелую балку у ног старухи. Там стоял уже котелок, полный
сахару, лежали пачки концентратов и несколько банок тушенки.
Потом снова дорога вела их.
И когда деревни не стало видно, Володя спросил:
- Знаешь, Сережка, чего я хочу больше всего в жизни?
- Дойти до Берлина - и вернуться, - ответил он. - Мальчишку разыскать и
бабку, если доживет.
А через час начался бой, и Володю убило...
Это был их первый бой. И дорога первая и деревня первая.
- Заснул, Дед? - спросил таксист, переключил на автоматику и
обернулся. - Москва скоро.
Дед открыл глаза - как и не спал. Вовсе он не на Пеку был похож, этот
парнишка-таксист.
Он на Володю был похож: такая же у него была тонкая шея, такой же
румянец во всю щеку, серые глаза и толстые губы.
- Что вы на меня так смотрите? - улыбнулся он. - Догадываетесь, откуда
музыка, да?
И правда, Дед услышал: где-то совсем рядом играла музыка, хор пел
величественное, голосистое, но никакого приемника не видно было.