"Лилиана Розанова. В этот исторический день..." - читать интересную книгу автора

журналист, и Дед выучил его наизусть, но от волнения все-таки сбивался и
кашлял, да и уставать стал от долгого разговора. Однако сборы эти очень
любил, вспоминал потом костры из шелковых лент с вентилятором или еще
чтонибудь такое, а красные галстуки, что повязывали ему как почетному
пионеру, хранил вместе с военными медалями.
Однажды, выступая, он сказал: "Было это в августе сорок второго года" -
и пухлый сероглазый мальчик в очках, с нарукавной повязкой, на которой
значилось "летописец", уточнил вежливо, подняв карандашик: "Простите, в
тысяча ДЕВЯТЬСОТ сорок втором году?" Услышав об этом случае, Юнга так и
покатилась от хохота, но Дед загрустил и, вспоминая, каждый раз
расстраивался.
Вот и сейчас, вспомнив мальчика-летописца, Дед внезапно решил, что
полетит один. Бог с ним, с этим голенастым Пекой из Академгородка, бог с ним
и с его вертолетом, пусть летят вдвоем с Юнгой - что за радость им возить на
заднем сиденье древнего Деда?
Поэтому, разыскав телефонную книгу, он позвонил в диспетчерскую. И
попросил прислать такси.
Девушка-диспетчер сначала долго возмущалась: может быть, товарищ
думает, что у нее вертолетный завод, говорила она. Все рейсы на Москву
заказаны неделю назад! Но потом вдруг подобрела, сказала, что ничего не
обещает, но постарается, да, постарается, и, может быть, скоро, и стала
спрашивать адрес и есть ли на крыше посадочная площадка.
Торопясь, Дед написал Юнге несколько слов, а потом, неожиданно для
себя, достал старый альбом и вынул из первой страницы пожелтевшую, туманную
фотографию Володи: они оба были сняты на ней, под машинку стриженные, в
пилотках, оба на одно лицо, не отличишь, - и спрятал в подшитый изнутри
карман гимнастерки.
Такси прибыло вскоре - серый вертолетик с клетчатым пояском по
фюзеляжу. Таксист был голенастый и длинношеий, как Пека.
- Не затолкают вас, дедушка, в Москве? - спросил он, цодсаживая Деда в
кабину.
- Я сам кого хочешь затолкаю! - тенорком крикнул Дед.
Он радовался, что успел улететь до возвращения Юнги, однако, гордясь
самостоятельностью, испытывал вместе с тем некоторую робость, так как давно
уже не только в Москву, но и на местный стадион не летал в одиночестве.
Небо было праздничным. В несколько этажей летели в сторону Москвы
самолеты. В самой выси - серебряные лайнеры, словно молнии-громы,
опережающие раскаты собственных моторов; пониже - междугородные рейсовые
дирижабли; еще ниже - разноцветные легковушки разных марок, персональные и
государственные; над самыми деревьями, растянувшись цепочкой, двигались
туристские монолеты, водители их, спортивные молодые люди в мотоциклетных
шлемах, вылетели, видно, ни свет ни заря, чтобы поспеть на Встречу.
Такси попалось старенькое, спотыкаясь о порывы ветра, оно громыхало,
как железная бочка, через щели тянуло свежестью, попахивало бензином.
Впрочем, Деду и это нравилось. Он вообще любил такси.
Лететь предстояло часа четыре.
Под вертолетом плыла тайга - такая зеленая, что улыбаться хотелось, -
расщепленная реками и дорогами, расчерченная просеками. Поворачивались боком
и уходили назад прямоугольники полей, выплывали города с заводскими трубами
и парашютными вышками, экскаваторы тянули шеи, горели в сопках костры