"Филип Рот. Мой муж - коммунист!" - читать интересную книгу автора

смену, чтобы днем быть свободным и заниматься "миссионерством", под которым,
как я впоследствии понял, разумел вербовку новых членов Коммунистической
партии.
О'Дей сагитировал Айру вступить в партию еще во времена, когда они
работали в иранских доках. Хотя я, не в пример тогдашнему Айре, не был таким
уж бедным заброшенным сиротиной, однако, подобно тому как Айра был идеальной
мишенью для О'Дея, так и я являл собою идеальную мишень для агитации Айры.

Однажды, первой своей зимой в Чикаго, он принимал участие в сборе денег
для профсоюза (мероприятие было приурочено ко Дню Вашингтона и Линкольна,* и
тут кому-то пришла в голову идея превратить Айру - жилистого, большеногого
гиганта с шишковатыми локтями и коленями, жесткими, по-индейски темными
волосами и валкой небрежной походкой - в Эйба Линкольна: приклеить ему усы,
надеть шляпу-цилиндр, высокие башмаки на пуговицах, старомодный, дурно
сидящий черный сюртук и поставить у лекторской кафедры, чтобы он зачитывал
те места из дебатов Линкольна с Дугласом, где содержатся самые красочные
проклятия по адресу рабовладения. И у него так здорово это пошло, он сразу
так насобачился придавать слову "рабство" рабоче-крестьянское,
злободневно-политическое звучание, что с ходу продолжил, продекламировав то
единственное, что толком ему запомнилось из всех девяти с половиной лет
обучения в школе, а именно Геттисбергскую речь. Весь зал просто взорвался от
того, как произнес он ее финал: последняя, неколебимо-решительная фраза
прозвучала так, как ничто и никогда не звучало ни на земле, ни в небесах от
самого начала мира. Воздев свою длинную, волосатую, по-обезьяньи гибкую
ручищу, он трижды вонзал невероятно длинный палец чуть ли не прямо в глаз
профсоюзной своей аудитории и трижды драматически понижал голос, с хриплым
придыханием выговаривая слово "народ": "...чтобы правление народа, ради
народа и через представителей народа не исчезло с лица земли".
______________
* Дни рождения Вашингтона и Линкольна следуют один за другим - 11 и 12
февраля соответственно.

"Все решили, что это я в порыве чувства, - говорил мне Айра. -
Расчувствовался и возгорелся. Но это было не чувство. Впервые я тогда ощутил
порыв интеллекта. Впервые в жизни я по-настоящему понимал, о чем, черт
побери, говорю. Понимал, что у нас за страна такая и зачем все это нужно".
Начиная с того вечера, по выходным и праздникам он разъезжал с
программой, организованной Конгрессом производственных профсоюзов, по
окрестностям Чикаго, добираясь до Гейлсбурга и Спрингфилда, то есть до тех
краев, откуда родом сам Линкольн. Он изображал Линкольна на съездах КПП, на
их концертах, парадах и пикниках. Потом стал принимать участие в радио-шоу
Союза электриков, и, хотя теперь никто не мог видеть, что ростом он на два
дюйма выше даже самого Линкольна, популяризация Линкольна в массах удавалась
ему отлично, потому что он доносил каждое слово так, что был понятен его
простой человеческий смысл. Теперь, когда люди узнавали, что с концертом
приехал Айра Рингольд, послушать его они приходили с детьми, после
выступления всей семьей подходили пожать ему руку, а дети просились посидеть
у него на коленях и рассказывали ему, какие подарки хотят получить на
Рождество. Как ни странно - впрочем, так ли это странно? - его все больше
приглашали профсоюзы местные, низовые, которые либо порвали с КПП, либо их