"Филип Рот. Мой муж - коммунист!" - читать интересную книгу автора

перестал давать деньги и оказывать поддержку Генри Уоллесу? Потому что в
кампанию поддержки Уоллеса проникли коммунисты. Отец не хотел, чтобы я шел
на митинг из-за коммунистов, которые Прогрессивную партию практически
подчинили себе. Отец сказал, что Генри Уоллес либо чересчур наивен и не
понимает этого, либо (что, к несчастью, больше похоже на правду) ему не
хватает честности признать, что коммунисты, особенно из подмятых ими под
себя профсоюзов, уже исключенных из КПП...
- Да ты просто ярый антикоммунист! - крикнул я и выбежал из дома. Сел в
четырнадцатый автобус и поехал на митинг. А там встретил Пола Робсона.
Певец-негр подошел и пожал мне руку, когда Аира представил меня как
того самого парнишку, школьника, о котором он говорил. "Пол, это он, тот
мальчик, что устроил улюлюканье Стивену А. Дугласу". Нет, это ж надо! - сам
Пол Робсон, великий негритянский актер и певец, сопредседатель комитета по
выдвижению Уоллеса в президенты, который всего несколько месяцев назад, во
время демонстрации против билля Мундта - Никсона пел перед пятитысячной
толпой Оl'Man River - прямо в Вашингтоне, прямо у подножия мемориала Джорджа
Вашингтона! И который настолько бесстрашен, что перед всем сенатским
Комитетом по судебной практике в ответ на вопрос, станет ли он исполнять
поправку Мундта - Никсона, если таковая будет принята, сказал: "Я буду
преступать закон!", а потом и того пуще - когда его спросили, за что ратует
Коммунистическая партия, сказал: "За полное равенство для негритянского
народа". А теперь Пол Робсон обеими руками жмет мне руку и говорит: "Так
держать, молодой человек, будьте так же храбры и дальше!"
Стоять за сценой вместе с артистами и ораторами в театре "Мечеть" (при
этом ощущая себя сразу в двух новых и экзотических мирах - в мире
леворадикальной элиты и в мире кулис) было так же здорово, как если бы я
сидел в "укрытии" с игроками во время встречи команд Национальной и
Американской лиги. Из-за кулис я слышал, как Айра вновь изображает Авраама
Линкольна, который на сей раз обрушивал свой гнев не на Стивена А. Дугласа,
а на поджигателей войны в обеих политических партиях: "Поддерживая
реакционные режимы по всему миру, вооружая Западную Европу против России,
милитаризуя Америку..." Видел я и самого Генри Уоллеса, стоял не более чем в
двадцати футах от него, перед тем как он пошел на сцену, чтобы обратиться к
толпе, а потом, когда Айра к нему подошел что-то шепнуть на праздничном
приеме после митинга, я оказался и вовсе почти рядом с ним. Во все глаза я
смотрел на этого сына фермера-республиканца из Айовы, а теперь кандидата в
президенты, - на вид и на слух совершенно обычного американца, но при этом
политика, который борется против высоких цен, против большого бизнеса,
против сегрегации и дискриминации негров, против сюсюканья с диктаторами
вроде Франсиско Франко и Чан Кайши, - смотрел и вспоминал, что Фаст писал о
Пейне: "Уже тогда его мысли были куда ближе к чаяниям простого рабочего, чем
когда-либо могли сделаться идеи Джефферсона". А в 1954 году (через шесть лет
после того вечера в "Мечети", когда кандидат простого человека, кандидат
народа и народной партии, стиснув кулак, крикнул с трибуны: "Наша свобода в
опасности, ее всерьез хотят у нас отобрать!", и от его слов у меня по всему
телу побежали мурашки) я обратился за Фулбрайтовской стипендией, а мне ее
вдруг - бац! - и не дали.
Я ничего из себя не представлял, просто не мог быть ничем иным, кроме
как ничтожной песчинкой, и все же каток, фанатично плющивший коммунизм,
слегка придавил и меня.