"Филип Рот. Болезнь Портного " - читать интересную книгу автора

обеспечит ее целым выводком ребятишек и приобщит ее к Кафке - обычный
домашний мессия. Конечно, бунтарская юность иной раз дает о себе знать, и он
частенько говорит словечки вроде "дерьмо" и "черт бы всех побрал" в домашнем
кругу - даже при детях, - однако он всегда дома. И этот греющий душу факт
совершенно неоспорим. Никаких баров, борделей, ипподромов, никаких партий в
нарды всю ночь напролет в "Ракет-Клубе" (о котором она знает из своего
стильного прошлого), никаких пивных посиделок до рассвета в "Американском
Легионе" (о чем она помнит со премен своей нищей юности). Нет-нет, конечно
же, нет - перед нами, леди и джентльмены, еврейский парень, который после
помолвки с родителями, бьющей все рекорды продолжительности, всеми фибрами
души желает стать Хорошим, Ответственным и Исполненным Сознания Долга главой
собственной семьи. Те же люди, которые представляли вам Гарри Голдена в
"Разговоре начистоту за два цента", имеют ныне честь представить
достопочтенной публике... Шоу Александра Портного! Ежели в качестве
спасителя шикс вам подходит Артур Миллер, то вы полюбите и Александра
Портного! Видите ли, происхождение мое - этот момент оказался решающим для
Мартышки - было прямо противоположным Мартышкиному. Пока я в Нью-Джерси
плавал в шмальце (нежась в еврейской теплоте и сердечности, как сказала бы
Мартышка), она прозябала в шахтерском поселке Маундсвилле, который находится
в восемнадцати милях к югу от Уилинга, штат Западная Виргиния. Она в прямом
смысле слова замерзала почти до смерти в холодные зимние дни, ибо отец,
которого она описывала как ближайшего - в первом поколении - потомка мула,
воспринимал ее лишь как часть движимого имущества; для матери же (женщины с
добрыми намерениями - намерения эти были добрыми настолько, насколько могут
быть добрыми намерения не умеющей ни читать, ни писать женщины, предки
которой спустились с гор всего одно поколение тому назад; ко всему прочему
надо добавить, что у нее не было во рту ни одного коренного зуба) - так вот,
для матери Мартышка представляла собой совершенно недоступную ее интеллекту
обузу, которой вечно чего-то не хватает.
Вот одна из историй Мартышки, которая произвела на меня сильнейшее
впечатление (хотя нельзя сказать, что другие ее истории, исполненные
жестокости и повествующие о невежестве и чудовищной эксплуатации, не
привлекли внимания разборчивого неврастеника): однажды, когда Мартышке было
одиннадцать лет, она, вопреки воле отца, в одну из суббот сбежала из дому на
занятия балетного класса, которые вел местный "артист" по имени Морис.
Папаша Мартышки вскоре заявился на урок с ремнем, стащил дочку со сцены, всю
дорогу до дома хлестал ее этим ремнем по лодыжкам, а потом запер до конца
дня в чулане - со связанными ногами. Чтобы неповадно было
- Еще раз застану тебя у этого педрилы, - заявил! Мартышкин папа, - я
тебе тогда не просто ноги свяжу... Я тебе кой-чего почище устрою... Будь
уверена...
В Нью-Йорк Мартышка впервые приехала, когда ей исполнилось восемнадцать
лет. К тому времени у нее уже не было ни одного коренного зуба. Их все до
единого удалил (по какой причине - Мартышка не может понять до сих пор)
маундсвиллский дантист, столь же одаренный лекарь, сколь одаренным танцором
был мистер Морис. К моменту нашего с ней знакомства - а мы познакомились
примерно год назад - Мартышка успела сходить замуж и развестись. Бывшему
супругу Мартышки было пятьдесят лет. Крупный французский промышленник, он
познакомился с Мартышкой во Флоренции, где та демонстрировала новую
коллекцию модной одежды. Там же они и поженились через неделю после