"Филип Рот. Болезнь Портного " - читать интересную книгу автора

нигде не найдете мальчика, который любил бы свою мать так же сильно, как
Рональд!"
Я клянусь вам, что это не дерьмо какое-нибудь - именно эти слова
произносили тогда наши соседки. О самых темных желаниях, гнездящихся в
человеческом подсознании, эти женщины рассуждали с такой простотой, будто
речь шла о ценах на оксидол или консервированную кукурузу! Да что там
говорить, если моя собственная мать не далее как этим летом приветствовала
меня по возвращении из Европы следующим образом:
- Ну как ты, любимый?
У параллельного телефона стоит ее муж, а она называет меня любимым И ей
невдомек: если я ее возлюбленный, то кто же тогда этот шмегег, с которым она
живет? Доктор, вам не придется докапываться до подсознания этих людей - оно
у них на манжетах написано!
Миссис Нимкин рыдает в нашей кухне:
- Почему? Почему? Почему он так поступил с нами? Слышали? Не "что мы с
ним сделали", нет, - почему он так поступил с нами! С нами! С нами - с теми,
кто готов был отдать руки-ноги на отсечение ради того, чтобы он стал
счастливым человеком, да еще и знаменитым пианистом впридачу. Неужели они и
вправду настолько слепы? Как можно жить, будучи столь законченными
идиотами?! Вы можете поверить? Разве может человек, будучи вооружен столь
сложной машинерией, как мозг, позвоночник и четыре отверстия для ушей и
глаз - человек, миссис Нимкин, устроен почти столь же сложно, как цветной
телевизор, - разве может человек идти по жизни, не имея ни малейшего
представления ни о чьих чувствах и желаниях, кроме своих собственных? Мисис
Нимкин, дерьмо вы этакое, я ведь помню вас! Мне было всего шесть лет, но я
помню вас, и знаю, что убило вашего Рональда - будущего знаменитого
пианиста: ЕГО УБИЛИ ВАША ЕБУЧАЯ ТУПОСТЬ И ВАШ ЭГОИЗМ!
- А сколько уроков мы ему брали, - причитает миссис Нимкин...
Послушайте, ну почему я так, а? Может, она совсем не это имеет в виду,
конечно, она не это имеет в виду - ну чего еще ждать от этих простых людей,
убитых горем? Конечно, она говорит эти ужасные вещи про уроки для ставшего
ныне трупом сыночка только потому, что не знает, о чем еще сказать,
совершенно раздавленная горем. Но кто же они все-таки, эти еврейские
женщины, взрастившие нас? Их двойники в Калабрии каменными истуканами сидят
в церквах, глотая омерзительное католическое дерьмо; в Калькутте они просят
милостыню на улицах, или - если повезет - бредут за плугом по какому-нибудь
пыльному полю...
И только в Америке, равви Голден, только в Америке эти пейзанки - наши
матери - в шестьдесят лет красят волосы в платину и дефилируют по
Коллинз-авеню во Флориде в норковых накидках. И при этом имеют собственное
мнение касательно всего, что только есть под этим солнцем. Они же не
виноваты в том, что обладают даром речи - понимаете, если бы, к примеру,
коровы умели разговаривать, то выглядели бы они не глупее наших мам. Да-да,
наверное, это самый правильный подход: воспринимайте их как коров, чудесным
образом научившихся говорить и играть в макао. Почему бы и не стать
милосердным, правда, доктор?
Моя любимая деталь в самоубийстве Рональда Нимкина: он свешивается со
стояка для душа, а к короткой рубашке мертвого юного пианиста приколота
записка... Тощий подросток-кататоник в больших, не по росту, спортивных
рубашках с коротким рукавом, воротнички которых накрахмалены так, что