"Василий Васильевич Розанов. Афоризмы" - читать интересную книгу автора

утверждал Василий Васильевич, вышли из Гоголя и жили сейчас после Гоголя. "В
Гоголе же - мировой центр или фокус "ледникового периода". Существуют
"шумные писатели", говорил Розанов: "Был шумный Скабичевский, шумный
Шелгунов, а уж Чернышевский просто "гремел", - и тем не менее они все были,
в сущности, холодные писатели; как и Герцен есть блестящий и холодный
писатель. Мне кажется, теплота всегда соединяется с грустью, и у Страхова
есть постоянная тайная грусть; а те все были пресчастливы собою"
(С. 147) "Надо жить тут и в себе". Это великое мастерство, великое
уменье которого почти всем не достает. Нужно находить великое счастье, - не
великое, а величайшее, самое великое, - у себя в доме, с ближайшими людьми.
Нужно любить не ближнего, а "ближайших". И вот кто нашел в себе силы и
уменье быть счастливым только с ними, тот разрешил неразрешимую проблему
счастья".
(С. 148)[Розанов выступил против теории Дарвина] "Дарвин не заметил,
что у природы блестят глаза. Он сделал ее матовой, она у него вся
матовая...Природа с потухшими глазами. Бррр... Он дал пакость, а не
зоологию. И пакостный век поклонился пакости..."
(С. 150) Непросто складывались отношения Розанова с философом
Владимиром Сергеевичем Соловьевым... Соловьев считал себя выше всех
окружающих людей, даже выше России, выше церкви, чувствовал себя
"Моисеем"... Э. Голлербах свидетельствует, что Розанову представлялось: в
Соловьеве отсутствует чувство уравнения себя с другими, чувство счастья в
уравнении, радости о другом, о достоинстве другого.
Хорошо знавшие Соловьева люди говорили, что его глубокомыслие часто
соседствовало с юмором и смехом... "Откуда, в самом деле, эта шутка? -
вопрошает Василий Васильевич. - она постоянна у Соловьева...Талант шутки
есть преизбыточность ума, фантазии, живости, смешливых сопоставлений, т. е.
очень быстрой, почти моментальной способности комбинировать по-новому
предметы, слова и мысли. Этот врожденный дар был у Соловьева... И он шутил и
шутил, горькими своими шутками. Конечно, цинизма в нем и капли не было. ".
Впервые Соловьев "пошутил" над Розановым, когда за статью "Свобода и вера",
появившуюся в январской книжке "Русского вестника" за 1894 год, обозвал его
именем щедринского героя - Иудушкой Головлевым, ибо "кому же, кроме Иудушки.
Может принадлежать это своеобразное, елейно-бесстыдное пустословие"?
(С. 152) Личное знакомство двух писателей состоялось поздней осенью
1895 года по инициативе Соловьева и через посредство Ф. Э Шперка...
(С. 153) ... Обычно сам Василий Васильевич заходил к Соловьеву,
останавливавшемуся в гостинице "Англетер", когда шел на службу в Контроль
через Исаакиевскую площадь. В своих воспоминаниях Розанов рисует портрет
Соловьева, человека высокой религиозной чистоты и "прямой судьбы". Ходил он
дома в парусиновой блузе, подпоясанный кожаным ремнем, и в этом костюме имел
в себе что-то, по словам Розанова, заношенное и старое, не имел вообще того
изумительного эстетического выражения, какое у него бывало всегда, едва он
надевал сюртук. Тогда он становился похож на "сурового библейского пророка".
(С. 157) Одна из записей "Опавших листьев" начинается словами: "Не
понимаю, почему я особенно не люблю Толстого, Соловьева и Рачинского. Не
люблю их мысли, не люблю их жизни, не люблю самой души. Пытая, кажется,
нахожу главный (С. 158) источник, по крайней мере, холодности и какого-то
безучастия к ним (странно сказать) - в "сословном разделении" ..."
(С. 183) Пушкин для Розанова - "царственная душа", потому что поднялся