"Жюль Ромэн. Детская любовь ("Люди доброй воли" #3) " - читать интересную книгу автора

опасности, но призывает ее..."
- Каково?
"...Эта учебная стрельба, позволяющая ему широко проявлять свою силу и
ловкость, пьянит его и составляет его потребность; он видит в ней образ
священной войны..."
- Клянусь тебе, что в подлиннике стояло: "священной войны".
"...И когда оружие, взорвавшись у него в руках, сбивает его с ног... он
искренне верит, что пал на поле чести, пораженный не своего рода
отцеубийственным, против него обратившимся снарядом, а пулей или ядром
врага, на которого он шел с такой радостью в сердце... Все поводы, даже
побочные, хороши для него, только бы проливать свою кровь".
- "Побочные" - подчеркнуто в тексте. Ты видишь подпись?
- Да.
- Ты еще должен представить себе, как этот прославленный журналист,
человек, впрочем, весьма даровитый и любезный, идет из редакции, сдав свою
статейку; как он прогуливается вдоль кафе, вполне довольный собою, в
светло-сером цилиндре немного набекрень, с парой перчаток в одной руке, с
цветком в петлице, опираясь на палку с набалдашником из слоновой кости, и
думает: "Узнает ли меня публика?" А затем представь себе также благодушного
читателя, который вечером, поставив ноги на решетку камина, слегка икая от
хорошего пищеварения, рот прикрыв рукой, - усваивает эту прозу. Можешь также
в придачу представить себе тринадцать трупов, тринадцать семей, тринадцать
могил. Но это не обязательно.
Жерфаньон еще ни разу не видел у Жалэза, дрожавшего всем телом, такого
пламени во взгляде. Он не считал его, правда, ни равнодушным человеком, ни
скептиком, но предполагал, что на вещи он смотрит со слишком большой высоты,
простирает слишком далеко свои мысли и поэтому не способен на такую свежесть
негодования.
"Я его люблю, - думал он, - я чувствую себя ближе к нему. Теперь я буду
с ним откровеннее".
Жалэз, сложив статейку академика, сунул ее в бумажник.
- Это полезно перечитывать по временам, когда совесть начинает дремать.
Затем он нагнулся над столом и отметил ногтем строфу на открытой
странице:

В грохочущем порту благоуханье, краски
И звуки я опять захлебываясь пью.- {*}
{* Первые строки четвертой строфы стихотворения Бодлера "La chevelure"
("Копна волос"). (Примеч. перев.)}

Жерфаньон прочитал строфу, одобрительно кивнул головой, но не сказал
ничего. Он боялся ошибиться относительно намерения Жалэза.
- Ну что?
- Да, красиво.
- Ты в этом, кажется, не очень убежден?
- Оттого, что думал, не проводишь ли ты случайно какой-либо аналогии...
- Нет, никакой. Я не люблю валяться в грязи, вот и все. И мне
захотелось проветриться. "Ступай очиститься в высокой сфере..." Но скажи,
ты, кажется, вообще не очень восторженно относишься к Бодлеру. Знаешь ты его
хорошо?