"Владислав Романов. Замок с превращениями (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

хватало, но песни иногда прослушивал: надо же быть в курсе репертуара. И
опять же, словно нарочно, Шляпников откапывал такую песенную дрянь,
которую даже подчас радио не транслировало, настолько песни были
безвкусные, а порой и просто похабные.
За огромным витражом спорткомплекса темнел пруд, квакали лягушки, и
кваканье их сегодня тоже раздражало Азария Федоровича. Дремотная влага
уходила из него, как тепло. Дуло в поясницу, и хуже всего было то, что
Азарий Федорович при всех своих регалиях Великого Мага и чародея не мог
найти эту дырку, в которую потягивало холодком с пруда. "Буревестник"
отчасти походил на аквариум, накрепко задраенный после тридцать первых
ремонтных работ, и великое искусство Азриэля оказывалось бессильно перед
незримой щелью, в которую проникал знобкий вечерний ветерок. Чтобы
заснуть, Крюков по совету Грымзиной стал считать, сколько же ему лет, но
на 486 году сбился. День своего рождения он еще помнил - 7 февраля, а вот
возраст забыл. Как говорил его друг Зигмунд Фрейд: забыл, потому что хотел
забыть, хотя с этими переездами всю память сломаешь. Раньше приходилось
уезжать по причинам собственной безопасности, потом уже по привычке.
Только здесь, в Копьевске, он почему-то задержался. Устал, наверное, думал
он поначалу, но потом понял: чутье не подвело. И несмотря на то, что
активистка хора Грымзина уговаривала его жениться на ней, несмотря на
мучительные ночи дежурств и изнурительную борьбу с холодильным шкафом, а
помимо тренерской работы Крюков подрабатывал еще ночным сторожем - не ради
денег, как объяснял любопытным, - а потому, что именно на месте
"Буревестника" находилась самая удобная локационная точка для приема
космических сигналов и прослушивания тайных электроволн из Вечерней
страны. Вот почему, несмотря на перепад давления, дикий холод зимой и жару
летом, Крюков держался за Копьевск, как за спасительную соломинку.
Общественница Грымзина из девятнадцатой квартиры - маленькая,
занозистая старушонка, похожая на спицу, с ядовито-зелеными глазами то и
дело шастала к Азарию Федоровичу в двадцать четвертую квартиру. То ей
требовались слова песни, которую они разучивали в хоре, то она забыла
купить спички и, взяв щепоть, приносила ему целый коробок, то вдруг
выбросили варенец, давно забытый копьевцами продукт, и Грымзина покупала
бутылку и для Крюкова - поводы находились ежедневно. Причем, войдя в его
холостяцкую квартирку, которую он из-за нее вынужден был содержать в
чистоте, она сразу же тыкалась носом в углы, в холодильник, высматривая
любую мелочь. Это нахальство неистребимо жило в ней, и все замечания
Крюкова о том, что нехорошо одинокой женщине так часто навещать одинокого
мужчину, она пропускала мимо ушей. Казалось, наоборот, эти замечания
только подбавляли жару и, как обнаружил позже Азарий Федорович,
бессовестно покопавшись в чулане ее тайных мыслей, она воспринимала их,
как тайные намеки на более частые посещения. Он не в силах был разгадать
натуру Грымзиной. Она впилась в него, как клещ, и уже лелеяла в сладких
мыслях голубую мечту - как они обменяют их две однокомнатные квартирки на
одну трехкомнатную, и тогда свершится мечта Грымзиной: у нее будет
отдельная спальня, отдельная гостиная и отдельная столовая. Эта мечта
заставляла ее действовать решительно и даже подчас жертвовать покоем,
засиживаться у Крюкова до одиннадцати, глядя вместе с ним телевизор.
Грымзина боялась, что Крюкова перехватят. Та же дворничиха Галимзянова из
соседнего дома, проводив в последний путь четырех мужей, не прочь была