"Ромен Роллан. Николка Персик" - читать интересную книгу автора

ужель разойдемся, не выпив вина?
Нет!
Мы бургундцы, а бургундцы
не такие уж безумцы!

Но от слишком частого поливанья язык тяжелеет и красноречие плесневеет.
Я покидаю доброго Викентия, который со своими спутниками вновь привалил к
тени кабака. Нельзя сидеть взаперти, когда день так приятен. Пойдем подышать
воздухом полей!
Мой старый друг, поп Шумила, приехавший из деревни своей, чтобы
попировать у архиерея, приглашает меня прокатиться. Беру с собой Глашу. Мы
оба влезаем в его тележку, запряженную осликом. Пошел, пошел, серенький! Он
так мал, что я предлагаю его посадить в повозку между Глашей и мной. Дорога
белая растягивается. Солнце дремлет по-старчески; оно больше греется само,
нежели нас согревает. Ослик засыпает тоже и останавливается задумчиво.
Возмущенный поп его окликает басом.
Ослик вздрагивает, прядет ушами, маячит меж двух колеек и снова
замирает, снова задумывается, равнодушный к нашим понуканьям.
- Ах, проклятый, если б не знак креста, которым ты отмечен, - гудит
Шумила, тыча палкой ему в зад, - я сломал бы дубину об твою спину.
Чтобы передохнуть, мы останавливаемся у первой же харчевни, при
повороте дороги, спускающейся оттуда к деревне Армса, которая, белея внизу
над светлой рекой, любуется отраженьем своей тонкой мордочки. Посередине
соседнего поля вокруг высокого орешника, вздымающего к белесому небу свои
черные руки, свою гордую наготу, - пляшет хоровод девушек. Они только что
принесли праздничную дань - жирные блины - кумушке-сороке.
- Агу, сорока, агу, белобока! Глаша, глянь-ка, вот она, высоко, высоко,
на краю гнезда. Любопытствует! Чтоб круглый глазок да болтливый язычок чего
бы не пропусти- ли, она построила домик свой среди самых высоких ветвей, на
ветру...
Промокла сорока, озябла - да что ей? Зато все видно. Она не в духе, она
как будто хочет сказать: "Не нужно мне ваших даров. Унесите их, дурни!..
Если бы я пожелала отведать блинов, - неужели вы думаете, я не могла бы
взять их у вас? Разве приятно есть то, что дают тебе? Нет, вкусно лишь
краденое".
- Дед, почему же тогда ей дарят блины и эти красивые ленты? Почему с
пожеланьями добрыми приходят к этой воровке?
- Потому, видишь ли, что нужно быть в жизни со злыми в ладу.
- Однако, Николка Персик, хорошему ты ее учишь, - сердито гудит Шумила.
- Я не говорю, что это - хорошо, - я говорю только, что так все делают,
ты - первый, мой друг. Да, да, вращай глазами! Посмей сказать, что, когда
тебе надоедают те из твоих прихожан, которые все видят, все знают, всюду нос
суют, у которых рот что мешок, полный сплетен лукавых, - ты бы не набил их
блинами, чтобы замолкли они!
- Господи! Если б этого было достаточно! - восклицает поп.
- Впрочем, я оклеветал горланью. Она все-таки лучше иной женщины. Язык
ее пользу приносит.
- Какую, дедушка? - Когда близок волк, она стрекочет.
И что же: при этих словах сорока начинает кричать. Она ругается,
захлебывается, бьет крыльями, кружится, обрушиваясь трескучей бранью на