"Ромен Роллан. Жан-Кристоф (том 3)" - читать интересную книгу автора

Им это неизвестно. Все равно! Куда-нибудь... Оливье пробирала дрожь среди
этого слепого и враждебного мира. Он вздрагивал, как зайчонок, от шума
упавшей шишки или треска сухого сучка. И сразу же успокаивался, заслышав,
как звякают на другом конце сада кольца качелей, на которых до
головокружения качалась Антуанетта.
Она тоже мечтала, но на свой лад. Целыми днями рыскала она по саду,
заглядывала во все уголки, смеялась, лакомилась, клевала виноград с
кустов, как дрозд, потихоньку срывала с ветки персик, взбиралась на
сливовое дерево или, проходя мимо, украдкой встряхивала его, чтобы на
землю градом посыпалась золотая мирабель, тающая во рту, точно душистый
мед. А то еще, несмотря на запрет, рвала цветы: сорвет розу, которую
облюбовала с утра, и убежит в беседку в конце сада. Там она жадно
зарывалась носом в чудесно пахнущий цветок, целовала, кусала, обсасывала
лепестки, потом прятала похищенное сокровище за корсаж платья между двумя
маленькими грудями; с любопытством смотрела она, как они приподнимают
распахнувшуюся кофточку. Другим упоительным и запретным наслаждением было
снять башмаки и чулки и бродить босиком по мелкому прохладному песку
аллеи, по росистой траве лужаек, по камням, ледяным в тени или раскаленным
на солнце, и по дну ручейка, текущего вдоль опушки леса, - ласкать
пятками, пальцами, коленями воду, землю, свет. Лежа в тени елей, она
разглядывала свои пальцы, прозрачные на солнце, и бессознательно касалась
губами атласистой кожи своих тонких и округлых рук. Она мастерила себе
венки, ожерелья, платья из листьев плюща и дуба; вплетала в них лиловатые
цветы чертополоха, красные ягоды барбариса, еловые веточки с зелеными
шишками. И, точно принцесса какого-то варварского племени, плясала вокруг
фонтана, вытянув руки; она вертелась, вертелась до тех пор, пока у нее не
начинала кружиться голова; тогда она с размаху опускалась на лужайку,
прятала лицо в траву и звонко смеялась, не в силах остановиться, сама не
зная, чему смеется.
Так брат и сестра проводили дни в двух шагах друг от друга, не
интересуясь друг другом, - разве только Антуанетте вздумается мимоходом
подшутить над братом, бросить в него горсть сосновых игл, тряхнуть дерево,
на котором он сидел, чуть не свалить его или напугать, внезапно выскочив с
криком:
- У! У!..
Временами ее обуревала охота дразнить его. Желая сманить его на землю,
она уверяла, будто мама зовет. А потом сама забиралась на его место и не
желала слезать. Оливье хныкал, грозил пожаловаться. Но Антуанетта и сама
не засиживалась на дереве - она не могла двух минут пробыть спокойно.
Вдоволь поиздевавшись над Оливье с высоты ясеня, доведя его до бешенства,
чуть не до слез, она кубарем скатывалась вниз, накидывалась на него,
тормошила смеясь, называла "простофилей", валила наземь и утирала ему нос
пучками травы. Он пытался бороться, но у него не хватало сил. Он затихал и
с жалостно покорным видом, не шевелясь, лежал на спине, как майский жук,
раскинув худенькие руки, прижатые к земле крепкими кулачками Антуанетты.
При виде побежденного и сдавшегося на ее милость брата Антуанетта
смягчалась, со смехом порывисто целовала его и отпускала, не преминув на
прощание засунуть ему в рот пучок травы, чего он совсем не выносил, потому
что был до крайности брезглив. Он плевался, вытирал рот, возмущался и
негодовал, а она, смеясь, убегала со всех ног.