"Ромен Роллан. Кола Брюньон" - читать интересную книгу автора

- Дуралей! Ты работаешь на врага. Брось ты свою нору и переселяйся в
город. Там ты будешь под защитой.
Я отвечаю:
- Ничего! Мне и тут хорошо. Конечно, за толстой стеной я буду безо-
пасней. Но что я буду видеть за толстой стеной? Стену. Я иссохну от ску-
ки. Мне нужна свобода. Мне нужно, чтобы я мог развлечься на берегу моего
Беврона и, когда я не работаю, смотреть из моего садика на отблески, вы-
резанные в тихой воде, на круги, которые по ее глади выискивают рыбы, на
косматые травы, шевелящиеся на дне, удить, полоскать свои тряпки и опо-
ражнивать свой горшок. И потом, как-никак, я тут жил всегда; переезжать
поздно. Хуже не будет, чем со мной бывало. Дом, вы говорите, опять раз-
рушат? Возможно. Милые мои, я и не притязаю на то, чтобы строить на веки
вечные. Но раз я куда вбит, меня не такто легко вытащить, ей-богу! Я
отстраивался два раза, отстроюсь и десять раз. Не то чтобы я находил в
этом удовольствие. Но мне было бы в десять раз скучнее переселяться. Я
был бы как тело без кожи. Вы мне предлагаете другую, красивее, белее,
новее? Она бы на мне сидела мешком или же лопнула бы. Нет уж, я предпо-
читаю свою...
Итак, перечтем: жена, дети, дом; все ли свои владения я обошел? Оста-
ется еще самое лучшее, я его припас на закуску, остается мое ремесло. Я
из братства святой Анны, столяр. Я ношу на похоронах и в процессиях
древко, украшенное циркулем на лире, а в нем господня бабка учит читать
свою дочурку, благодатную Марию, крохотную девчурку. Вооруженный топори-
ком, долотом и стамеской, с фуганком в руках, я царю за моим верстаком
над дубом узлистым, над кленом лоснистым. Что я из них извлеку? Это
смотря по моему желанию... и по чужому кошельку. Сколько в них дремлет
форм, таящихся и скрытых! Чтобы разбудить спящую красавицу, стоит
только, как ее возлюбленный, проникнуть в древесную глубь. Но красота,
которую я обретаю у себя под рубанком, не жеманница. Какой-нибудь поджа-
рой Диане, без переда и зада, любого из этих итальянцев, я предпочитаю
бургундскую мебель, со смуглым налетом, кряжистую, сочную, отягченную
плодами, как виноградный куст, этакий пузатый баул или резной шкаф, в
терпком вкусе мэтра Гюга Самбена. Я одеваю дома филенками, резьбой. Я
разворачиваю кольца винтовых лестниц; и, словно яблоки из шпалеры, я вы-
ращиваю из стен просторную и увесистую мебель, созданную как раз для то-
го места, где я ее привил. Но самое лакомство - это когда я могу занести
на бумагу то, что смеется в моем воображении, какое-нибудь движение,
жест, изгиб спины, округлость груди, цветистый завиток, гирлянду, гро-
теск, или когда у меня пойман на лету и пригвожден к доске какой-нибудь
прохожий со своей рожей. Это я изваял (и это венец всех моих работ), на
усладу себе и кюре, скамьи в монреальской церкви, где двое горожан весе-
ло чокаются за столом, над жбаном, а два свирепых льва рычат от злости,
споря из-за кости.
Поработав, выпить; выпив, поработать, - что за чудесное житье!.. Я на
каждом шагу встречаю чудаков, которые ворчат. Они говорят, что нашел я,
мол, тоже время петь, что времена сейчас мрачные... Не бывает мрачных
времен, бывают только мрачные люди. Я, слава тебе, господи, не из их
числа. Друг друга грабят? Друг друга режут? Всегда будет так. Даю руку
на отсечение, что через четыреста лет наши правнуки будут с таким же ос-
тервенением драть друг с друга шкуру и грызть друг другу носы. Я не го-