"Ромен Роллан. Кола Брюньон" - читать интересную книгу автора

начали обмениваться через рвы весьма забавной руганью; наподобие Аякса и
Гектора троянского. Но только наши ругательства были на более нежном са-
ле. Мне бы хотелось их записать, да некогда; и все-таки я их запишу (по-
дождем!) в некий сборничек, куда я заношу вот уже двенадцать лет лучшие
шутки, шалости и вольности, мною слышанные, сказанные или читанные (пра-
во, было бы жаль, если бы они пропали) за долгое мое скитание по этой
юдоли слез. При одной мысли о них у меня трясется живот, и я посадил
кляксу, вот эту вот.
Накричавшись вдоволь, надо было переходить к действиям (всякое
действие после долгих речей отдохновительно). Ни у них, ни у нас особой
к тому охоты не было. Их попытка не удалась: мы были за прикрытием;
лезть на стены им не хотелось ни капельки: долго ли поломать себе кости?
Однако же надлежало во всяком случае что-нибудь предпринять, все равно
что. Попалили порох, пощелкали: угодно - на, получай! Никто от этого не
пострадал, кроме воробьев. Сидя, прислонясь к стене, в мирной тишине, мы
ждали, чтобы пули угомонились, дабы пострелять и самим, хоть и не целясь
(не следует слишком высовываться). Выглянуть решались, только когда
слышно было, как вопят их пленники; там было с добрую дюжину бейанских
мужчин и женщин, выстроенных в ряд, к городской стене не лицом, а тылом,
и их пороли. Они орали благим матом, хотя беда была не так уж велика.
Мы, чтобы отомстить, надежно укрытые, прошествовали вдоль наших куртин,
потрясая над стеной пиками с насаженными на них окороками, цервелатами и
колбасами. Нам слышно было, как осаждающие рычат от ярости и вожделения.
Мы пришли в отличное расположение духа; и, чтобы использовать его вполне
(когда затеял шутку, обглодай ее до косточек!), с наступлением вечера мы
расставили под ясным небом на откосах, пользуясь стенами как ширмой,
столы, нагруженные снедью и бутылками; мы сели пировать, с великим шу-
мом, распевая и чокаясь за здравие широкой масленицы. Те чуть не полопа-
лись от бешенства. Так этот день прошел по-хорошему, без особого вреда,
если не считать того, что один из наших, толстый Гено из Пуссо, пожелал,
подвыпив, пройтись по стене со стаканом в руке, чтобы их подразнить, и
ему из мушкета враги искрошили и стакан и мозги. И мы, с нашей стороны,
покалечили одного или двоих, в ответ. Но нашего настроения это не омра-
чило. Известно, на всякой пирушке бывают разбитые кружки.
Шамай поджидал ночи, чтобы выбраться из города и вернуться к себе.
Как мы его ни уговаривали:
- Друг, это дело опасное. Лучше пережди. Бог позаботится о твоих при-
хожанах, - он отвечал:
- Мое место посреди моей паствы. Я господня рука; без меня бог будет
однорук. А со мной он им не будет, я ручаюсь.
- Верю, верю, - сказал я, - ты это доказал, когда гугеноты осаждали
твою колокольню и ты тяжелой булыгой укокошил их капитана Папифага.
- Нехристь был очень удивлен, - сказал Шамай. - И я не меньше. Я че-
ловек добрый и не люблю вида крови. Это отвратительно. Но черт его зна-
ет, что человек разбирает, когда все кругом теряют толк! Становишься сам
как волк.
Я сказал:
- Это правда, стоит очутиться в толпе, как сразу лишаешься разумения.
Сто мудрецов родят дурака, а сто баранов - бирюка... Скажи-ка мне, кста-
ти, кюре, каким образом примиряешь ты эти две морали - мораль отдельного