"Виктор Робсман. Царство тьмы (Рассказы и очерки бывшего корреспондента "Известий") [H]" - читать интересную книгу автора

что гражданская война здесь в полном разгаре, что каждую минуту можно
ожидать набега басмачей, которых называли здесь "калтаманами", что эти мирно
жующие табак туркмены вдруг выхватят из под халатов ножи и начнут резать
прохожих, как баранов.
Но чем дальше я шел по этим безлюдным кривым улочкам без тротуаров,
притаившаяся тишина начинала пугать меня. Я даже обрадовался, когда передо
мной вырос из под земли человек, перевязанный, как чемодан, ремнями, с лицом
точно замкнутым на ключ. Он попросил предъявить документы.
Меня повсюду выручал корреспондентский билет, производивший сильное
действие на служилый люд, особенно на всякого рода официальных лиц. Он
принял во мне горячее участие, проводил меня к закомуфлированному в
фруктовом саду зданию райсовета, и прощаясь посоветовал быть осторожным, не
появляться одному на улице днем, а тем более ночью.
У входа меня окликнул невидимый часовой, как будто я приближался к
пороховому складу. Внутри здания, как и снаружи чувствовалась тревога; я
обратил внимание, что служащие вооружены, и сидят за письменными столами
насторожившись, как если бы они сидели в окопах, в ожидании вылазки. Многие
из них были постоянными жителями этих мест, родились и выросли в Туркестане,
и о России знали по наслышке; они живо интересовались каждым новым
человеком, приехавшим {83} из центра. Другие были присланы сюда на работу по
партийной линии, или же из числа двадцатипяти-тысячников. Эти держали себя
передо мной заносчиво, чтобы сколько-нибудь не унизиться, считали повидимому
оскорблением для себя ответить на приветствие. "Тоже, мол, орел нашелся!",
- должно-быть думали они про себя. Или же: "мы сами с усами". В глухих
местах люди особенно самолюбивы, не хотят чувствовать себя заброшенными.
Более всех смущались и, в то же время, стремились говорить со мной сосланные
из центра областные, а не редко и республиканские партийные работники,
заподозренные в уклонах. Их зачисляли в категорию неблагонадежных,
третировали, как арестантов, гоняли на наиболее опасные позиции и, вообще,
не считали за людей. Я видел, как они горели желанием поговорить со мной и
не решались, не зная, прислан ли я, или выслан, и можно ли мне довериться.
Во всяком случае, мой приезд всколыхнул болото, никто не мог скрыть интереса
ко мне.
Вскоре вернулся с дежурства (все районные ответработники дежурили тогда
при штабе) председатель райсовета, в присутствии которого все затихали, не
смели иметь своего мнения и желания. Это был смуглый, с бархатными глазами,
весьма озабоченный человек. Поздоровавшись со мной небрежно, он завел меня в
собачью конуру, которую называл кабинетом, и стал жаловаться на трудные
условия работы, и что, фактически, приходится им вести здесь военные
действия с очень коварным и изворотливым врагом и, в то же время, нельзя
доверить ни своим, ни чужим. {84}
- Ведь мы живем на линии огня, - говорил он с доверчивой интимностью,
как равный с равным, как бы желая этим дать мне понять, что "вы один только
меня понимаете..."
- И в это опасное время, - продолжал он, - ко мне присылают врагов
народа на перевоспитание. Говоря откровенно, разбойники-туркмены, и те
лучше. А эти ведь ищут только случая, чтобы смыться за границу, предать
интересы рабочего класса. Ну, дайте нам только урожай собрать, тогда я их!..
И опять, он стал жаловаться на острую нужду в полевых рабочих, из-за
чего на колхозных полях гибнет не собранный хлопок, и просил меня прислать,