"Жак Робер. Кто-то за дверью (Избранный французский детектив)" - читать интересную книгу автора

этому событию.
Сейчас она, спустившись с лестницы и не глядя в мою сторону, будто
меня попросту нет, идет прямо к дивану. Хватает сумочку, открывает, и мне
кажется, что сумка сейчас взорвется у нее в руках, словно, сделав только
что свое грязное дело, я начинил ее динамитом.
Но Пюс всего лишь достает пачку "Честерфилда" и зажигалку. Она
закуривает, садится на диван, глубоко затянувшись, долго выпускает дым и,
наконец, устремляет взгляд на меня.
- Продвинулся немножко? - спрашивает Пюс.
Я всегда рассказывал ей о своей работе. Один из моментов, сблизивший
нас в начале нашего знакомства,- это моя жизнь как писателя. Честно говоря,
мне думается, что Пюс всегда меньше восторгали мои книги, чем состояние
моего духа, в котором я творил, подспудная и терпеливая работа моего не
знающего покоя воображения.
Итак, ей прекрасно известно, что уже в течение недели моя работа над
новым романом не двигается. Я не отвечаю на ее вопрос. И спрашиваю в свою
очередь:
- Что случилось? Не спится?
- Как всегда, немножко волнуюсь перед отъездом, единственное, пожалуй,
в чем я так я осталась ребенком.
Смотрю на нее. Думаю, что никогда еще она не казалась мне такой
красивой, несмотря на лоснящиеся от крема лоб и щеки. Напрасно она ругает
Дьепп - морской воздух подарил ей вторую юность, в тридцать один год ей не
дашь больше двадцати.
Я женился на ней потому, что она была похожа на одну из героинь
Жироду. Невысокого роста, при теперешней моде на короткие юбки, Пюс иногда
и впрямь кажется маленькой девочкой. На ее лице блуждает постоянная улыбка,
улыбка глаз, какая-то внутренняя улыбка, словно она улыбается чему-то,
известному ей одной, и это делает ее как-то по-особому загадочной.
У нее примитивно белокурые волосы, примитивно голубые глаза. Она идет
по жизни, сохраняя на лице выражение совершенной невинности, перед которым
я останусь безоружным до последнего своего вздоха. Ибо в то же самое время
прекрасно представляю, как она спокойно подсыпает мышьяк в мой кофе с
молоком, следуя побуждениям типично женским, безотчетным и непреодолимым,
которые мне не дано узнать, и сохраняя при этом свою неподражаемую улыбку.
- У тебя недовольный вид. Что, дело так и не движется? - возвращается
Пюс к своему вопросу.
По правде говоря, она толком не знает, о чем я собрался писать. Я
просто сказал ей на днях, что это будет история об обманутом муже, который
однажды туманной ночью прибывает в Дьепп, чтобы застать врасплох любовников
в отеле "Тупик".
- Я все думаю, не напрасно ли ты взялся за этот сюжет,- говорит она.-
В сущности, эта история обманутого мужа - роман о ревности. Мужской
ревности. Не так ли?
- Именно.
- Ну вот! Возможно, тебе нечего сказать о ревности.
- Ты ошибаешься,- говорю я, рисуя иероглифы на лежащем передо мной
чистом листе бумаги, избегая смотреть на нее в упор.- Ревность - великая
сила, внушенная страстью. Она является частью того, что можно было бы
назвать арсеналом романиста. Ревность - важнейшая тема наряду с