"Дженнифер Роберсон. Песнь Хомейни (Хроники Чейсули, книга 2)" - читать интересную книгу автора

инструменту. Синее одеяние, скрепленное на груди серебряной цепью, густые
вьющиеся волосы, темной волной спадающие на плечи, перехвачены серебряным
обручем... Что-что, а нищим бродягой он не был - как, впрочем, и большинство
его собратьев: из тех, что поют пред тронами королей, не скупящихся на золото и
драгоценности. Жилось ему, по всему видать, неплохо, да и силой, как видно, не
обделен - высок, широкоплеч, и даже свободное одеяние не может скрыть
мускулистой фигуры. Такому, пожалуй, бояться нечего, пусть все его оружие -
арфа.
Синеглазый музыкант улыбнулся привычной дружеской и располагающей улыбкой.
Двое быстро освободили ему место в центре комнаты и пододвинули стул, он тихо
поблагодарил и сел, пристроив сбоку арфу. Хороша была арфа, сразу видно - тем
более тому, кто перевидал их немало у дядюшки в Хомейна-Мухаар: дерево густого
медово-золотого цвета, отполированное до блеска за долгие годы, единственный
зеленый камень-украшение, в чаду и неверных отблесках свечей струны
серебрились, как паутинные нити, и мерцающий трепет их был - обещание чуда. И
обещание сбылось, едва арфист коснулся струн...
...Подобна женщине была она - женщине, чуткой к ласке возлюбленного,
женщине, чей голос - музыка, струящаяся словно колдовской туман, дивная и
нежная, чарующая и манящая музыка, заставляющая умолкнуть голоса... Нет среди
живущих никого, кто не поддался бы волшебству звуков арфы - разве что он глух,
как тетерев, или туп, как пень,
Голос арфиста звучал столь же чудесно напевно, как и струны. Он не был
схож с голосом женщины, - а я частенько встречал у музыкантов такие голоса, -
оставаясь глубоким, певучим и мелодичным, как и требовало это ремесло. Ему не
приходилось говорить громко: голос его и без того проникал во все уголки зала.
Он - говорил. Все прочие - внимали.
- Отрадой для меня будет усладить ваш слух, - тихо начал он, - сколь
возможно это для моей Леди и меня самого. Но прежде должно исполнить то, что
возложено на меня...
Он вытащил из-за рукава свернутый листок, расправил его на колене и начал
читать. Голос его был ровным и спокойным: невозможно было понять, какие чувства
вызывает у него послание - вызывает ли оно хоть какие-то чувства. Он только
читал - но довольно было и просто слов.
Узнайте же ныне, что Беллэм Мухаар, Король Солиндский, Мухаар Хомейны,
Господин городов Мухаара и Лестра, объявляет награду в пятьсот золотых тем, кто
слово иль весть ему о Кэриллоне, что зовет себя Принцем Хомейны, доставит:
весть о том самозванце, что к трону стремится.
Узнайте же ныне, что Беллэм Мухаар еще более жаждет узреть самозванца,
потому - кто доставит в Хомейну-Мухаар Кэриллона, живым или мертвым, получит
вдовое больше награду из рук государя.
Окончив чтение, арфист снова свернул указ и сунул его назад в рукав. Глаза
его, в полумраке казавшиеся черными, пристально вглядывались в лица людей,
словно он пытался понять, какие чувства вызвали у собравшихся слова указа. Куда
подевалась его ленивая мягкость? Теперь я видел ловкого, хитроумного и твердого
человека. И человек этот выжидал.
Может, он нанят? Может, он из людей Беллэма, разыскивающих меня и
стремящихся получить золото за кровь? И теперь развлекается, мысленно
подсчитывая барыш?.. Пять сотен золотых, если он знает, что я здесь. Тысяча,
если он доставит меня домой, в Хомейну-Мухаар.
Домой. Где я попаду в руки Беллэма - или Тинстара: вот он я, делайте, что