"Том Роббинс. Свирепые калеки" - читать интересную книгу автора

Ямкоголовой Гадюке - торговцу зверьем и начинающему шаману - он порадовался,
памятуя о его лингвистическом багаже: тот знал английский, испанский, язык
индейцев наканака и даже кандакандеро.
- Лучшего переводчика и желать нельзя, - подвел итог Свиттерс, - ежели
только он не станет отвлекаться на треклятых змей.
Смайт же собирался дойти до chacara на следующий день. Из сада, где у
Смайта были знакомые наканака, они вместе возвратятся в Бокичикос, разве что
Свиттерсу удастся уговорить Конец Времени еще раз побеседовать с
англичанином.
- Ты ведь все подробно запишешь, правда? - едва ли не умолял Смайт. -
На случай, если он все же меня прогонит, надо же мне что-то показать как
оправдание собственного безрассудства - помимо вполне вероятного увольнения
и грядущего развода. - Искренне, хотя и с долей смущения, как если бы
старшие такого поведения не одобрили бы, он принялся тискать руку Свиттерса
в своей. - Просто не знаю, как тебя и благодарить, старина. Просто не знаю,
как и благодарить.
- Забудь, приятель. Поручения - моя стихия. Ты, главное, проследи,
чтобы мои пукальпские мореходы не подняли без меня якорь. Я позарез требуюсь
в Штатах, надо одному юному другу с домашним заданием помочь.
С этими словами Свиттерс развернулся и шагнул под своды тропического
леса, почти сразу затерявшись в море гигантских деревьев, в трепетной
мозаике света и тени, в коридоре фиолетовой полутени, в "павильоне смеха" с
влажными зелеными стенами и скользким линолеумом, в опьяненном листвою
мюзик-холле, вибрирующем от внезапно подающих голос солистов животного
царства и ровного, неумолчного хора насекомых. Он быстро превратился в одну
из второстепенных фигур на плотном, истрепанном гобелене, что топорщился
моховыми усами в стиле Бернарда Шоу, был кое-как простеган длинными
петельными стежками лиан и кишмя кишел духами и незримыми индейскими
часовыми; в то время как здесь и там, а порой и повсюду, в буйную и
жутковатую живую картину врывались толстогубые лягушки, яркие вспышки
вспорхнувших птиц и орхидеи размером с боксерскую перчатку; проказы
мартышек, фигуры высшего пилотажа бабочек, люминофоры, плоды, бело-полосатые
черви, смахивающие на отрезанные пальцы "мишленовского" торговца шинами, и
сгустки подозрительной нуги - не то жаба, не то гриб, да какая, в сущности,
разница! О да, и словно наслаиваясь на иное измерение, вся сцена была
напоена ароматами слащавых цветочных пирогов и вскипающих луж разлагающегося
растительного перегноя - сбивающая с толку смесь несовместимых запахов (от
флоры до фекалий), идеально подходящая среде, где всеисцеляющая живица течет
рядом с ядовитыми соками, где великолепное и изумительное соседствует и
чередуется с отталкивающим и ужасным, где бьющая ключом Жизнь и неуступчивая
Смерть держатся за руки в хлорофилловом кинозале; где Небеса и Ад смешались
воедино так, как нигде более на земле, разве что в повседневных переживаниях
бедных влюбленных идиотов.
Не совсем это имел в виду Свиттерс, жалуясь Маэстре на то, как ему
необходимо на время уехать из города. И тем не менее он шел вперед. С видом
человека, пытающегося объесть глазурь с кузнечика в шоколаде, он углублялся
все дальше в джунгли.
И на попятный он не пойдет, не надейтесь.

* * *