"Том Роббинс. Свирепые калеки" - читать интересную книгу автора

темноте он его почти не рассмотрел) Бокичикос. Опасливо, но на удивление
быстро портье вручил ему заржавленный ключ и указал в сторону лестницы.
Дальнейшее общение с явным сумасшедшим портье не вдохновляло.
- Электричество делать с шести до девяти, - крикнул он вслед, как если
бы на эту информацию имел право даже заезжий loco.[62] По всей видимости,
имелся в виду вечер.
Лестница примыкала, вероятно, к самому протяженному из баров мира.
Пройдя его из конца в конец за девятнадцать секунд, посетитель, вне всякого
сомнения, получал право участия в каких-нибудь особенных Олимпийских играх.
Если бы в дальнем его конце не мерцала лампа, создавалось бы ощущение, что
бар уходит в бесконечность. По прикидкам Свиттерса, табуретов здесь
насчитывалось как минимум сорок. Занят был только один - иностранцем средних
лет. У него были песочного цвета волосы, розовая физиономия; одет он был в
шорты цвета хаки и такую же рубашку с военными эполетами. На широких розовых
ступнях болтались "вьетнамки", а компанию ему составляла бутыль английского
джина. Бармена поблизости не наблюдалось. Свиттерсу дважды пришлось сбегать
вверх-вниз, чтобы перетащить свои вещи в комнату на третьем этаже (третий
этаж был верхним; на втором, как Свиттерс выяснил впоследствии, вообще никто
не жил), и всякий раз, когда он проходил мимо одинокого пьяницы, тот кивал и
ободряюще улыбался, надеясь, по всей видимости, что Свиттерс к нему
присоединится.
Свиттерс демонстративно зевнул, давая понять, что слишком устал для
развеселой попойки. В самом деле, он только и мечтал, что о горячем душе и
чистых простынях.
Вода в душе, как и следовало ожидать, оказалась в лучшем случае
тепловатой, а простыни, хотя и достаточно чистые, отсырели и остро пахли
крапивницей. Поскольку потолочный вентилятор включался лишь между шестью и
девятью (вода в реке в это время года стояла так низко, что крохотная
гидроэлектростанция Бокичикоса работала только несколько часов), воздух в
комнате был густым и неподвижным. Ну прямо как разминаемая мышца, бицепс
там, например, у какого-нибудь болотного жителя-мачо, что выпендривается
перед болотной же красоткой, причем оба зеленые. И столь тяжким бременем лег
этот воздух на постояльца, что Свиттерс почувствовал: выбраться из постели
он просто не в силах, даже если бы и хотел. А ему вдобавок и не хотелось -
невзирая на липкие ткани постели и поганочный запах.
Свиттерс высунул руку из-под москитной сетки и загасил свечку у
изголовья.
- Сладких снов тебе, Морячок. Завтра в это же время, если все пойдет
хорошо, ты станешь свободным Моряком. Собственно говоря, ты вообще Моряком
уже не будешь, а будешь дикой птицей без имени.
Не в состоянии решить, завидует он попугаю или нет, Свиттерс обратил
свои мысли - как это делал обычно, укладываясь спать, - к тому, как слово и
грамматика координировались с дневной активностью и действием - как язвили,
отражали, объясняли, обогащали или направляли его жизнь, как вступали с нею
в противоречие и противопоставление. Так уж случилось, что тем вечером в
лингвистическом "интерфейсе" возникло нечто совершенно неожиданное,
возможно, даже важное. А именно:
Название "атапаскские языки" распространяется на семью весьма схожих
между собою языков, на которых говорят североамериканские индейцы канадского
Юкона, а также племена Аризоны и Нью-Мексико, хотя эти группы отделяют друг