"Ален Роб-Грийе. Проект революции в Нью-Йорке" - читать интересную книгу автора

зияющего на черном фоне сгустившейся ночи.
Я же говорю себе, что достаточно долго созерцал витрину, где ровные
ряды мертвых президентов окружают афишу, сулящую исполнение всех планов и
желаний. Вновь осторожно скосив глаза на другую сторону улицы, я пытаюсь
разглядеть удаляющиеся фигуры Фрэнка и Бен Саида. Но этот быстрый взгляд,
возможно, чересчур беглый, позволяет мне увидеть лишь череду домов: их
неровные фасады уходят вдаль по пустынной улице, которую я затем долго
изучаю через послужившую мне убежищем витрину магазина, где прямо передо
мной блистает во всем своем великолепии роскошная рыжая шевелюра.
Наконец, я решаюсь обернуться: опровергнув все мои расчеты, исчезли оба
как тот, так и другой. Они еще не могли - разве что припустились бегом
добраться до перекрестка, а это означает только одно: им пришлось скрыться в
доме по соседству со "Старым Джо". Итак, мне остается направиться на станцию
метрополитена, через которую я затем возвращаюсь к себе домой.
Но в вагоне - абсолютно пустом, как часто случается в этот поздний час
поезда-экспресса, который уносит меня в грохоте вибрирующих металлических
частей и скрежете их при неритмичных сбоях, я вновь начинаю думать о ДР. Все
это время она по-прежнему находится у маленькой Лоры, в квартире на
Парк-Авеню. Девочка, наконец, согласилась показать своей новой няне, откуда
исходят подозрительные шумы, звучавшие в соседней комнате - из кассеты с
магнитной лентой, заключенной в прозрачную пластмассовую коробочку, которая
лежит на одноногом китайском столике. Сцена насилия, видимо, завершается:
слышится только неравномерное дыхание, все еще сдавленное и хриплое, но
мало-помалу затихающее в тишине большого дома.
ДР спрашивает у девочки, зачем ей понадобились забавные записи такого
рода. Но Лора, продолжая безмолвно слушать кассету, откуда доносятся вздохи,
пристально наблюдает за тем, как узкая коричневая лента равномерно крутится
под плексиглазовой крышкой; и молодая женщина тоже не может оторвать от нее
глаз, с еле уловимой тревогой ожидая, что последует дальше.
Наконец девочка, по-прежнему не сводя взгляда с катушек, из которых
одна постепенно утрачивает толщину, тогда как диаметр другой увеличивается,
решается нарушить молчание и произносит доброжелательно-равнодушным тоном,
словно комментатор, целиком поглощенный работой интересного механизма:
- Это он включил перед тем, как уйти.
- Но почему вы не остановите кассету?
- Невозможно: она запирается.
- Твой отец забыл выключить ее перед уходом?
- Он мне вовсе не отец. И ничего он не забыл - это делается нарочно.
- Зачем же?
- Чтобы мне не было скучно одной.
- Когда я пришла, ничего не было слышно.
- Потому что вы пришли во время паузы.
- Там есть паузы?
- Да... Иногда очень долгие... И она добавляет шепотом, продолжая
неотрывно смотреть на маленький магнитофон:
- Именно в эти минуты страшнее всего...
- Но... Разве нельзя ему сказать?
- Нет. Это бесполезно... Он делает нарочно. Внезапно действие
возобновляется без предупреждения, и это вновь стремительные мужские шаги на
металлической лестнице, перебегающие с площадки на площадку, все более