"Ален Роб-Грийе. Проект революции в Нью-Йорке" - читать интересную книгу автора

квадратов. Впрочем, на потолке этот шахматный порядок обретает плоть
благодаря балкам, соединяющим попарно вершины колонн.
Внезапно асфальтированный пол обрывается длинным рядом эскалаторов,
последовательно чередующихся по направлению движения вверх и вниз: их первая
ступенька совпадает по ширине с расстоянием между двумя колоннами с
кружевным железным узором. Весь комплекс явно предназначен для исхода
огромной толпы, полностью отсутствующей, во всяком случае, в этот час.
Преодолев два пролета, развернутых в противоположные стороны, оказываешься в
нижней зале, неотличимой от той, что находится наверху. Спустившись еще на
один этаж, я, наконец, попадаю в торговую галерею, утопающую в резком свете
многоцветных ламп, что вызывает резь в глазах - весьма неприятную, поскольку
выходишь сюда после долгого пребывания в сумраке.
Равным образом без всякого перехода возникает толпа: не из самых
многочисленных, но довольно плотная, состоящая из одиночек и групп по двое,
очень редко - по трое человек, занимающих все свободное пространство между
павильонами и внутри них. Здесь собрались одни лишь подростки, большей
частью мальчики, хотя при внимательном рассмотрении за короткой стрижкой
некоторых из них, узкими голубыми джинсами и свитером с высоким воротом или
кожаной курткой угадываются вероятные или даже неоспоримые девичьи
очертания. Все они похожи друг на друга как своим одеянием, так и безусыми,
свежими, розовыми лицами, чей яркий ровный цвет не столько свидетельствует о
хорошем здоровье, сколько вызывает в памяти краски манекенов в витринах или
загримированные лица покойников в стеклянных гробах, на кладбище для дорогих
усопших. Впечатление какой-то фальши еще более усиливается из-за
неестественной манеры держать себя: своими позами молодые люди, очевидно,
стремясь к самовыражению, демонстрируют сдержанную силу, уверенность в себе,
высокомерное презрение к остальному миру, однако высокопарные жесты и
показная кичливость, которая сквозит в каждом движении, напоминают скорее
плоскую игру бездарных актеров.
Среди них там и сям попадаются похожие, напротив, на усталых
смотрителей музея восковых фигур немногочисленные взрослые - неопределенного
возраста, помятые и незаметные; они словно бы стараются не привлекать к себе
внимания и раствориться в толпе - и, действительно, нужно некоторое время,
чтобы обнаружить их присутствие. В серых лицах этих людей с осунувшимися
чертами и в их неуверенном поведении видна несомненная печать ночного часа,
более чем позднего. Мертвенно-бледный свет неоновых ламп завершает их
сходство с больными или наркоманами; кожа белых и негров приобрела почти
одинаковый металлический оттенок. В большом зеленоватом зеркале на одной из
витрин возникает мое собственное, точно такое же изображение.
При этом у молодых и старых есть одна общая отличительная черта, а
именно чрезвычайная замедленность всех движений - небрежно-напускная
разболтанность у одних, чрезмерно-тяжелая неповоротливость у других - из-за
чего каждую секунду возникает опасение, что они могут впасть в окончательную
и бесповоротную неподвижность. Вдобавок, здесь поразительно тихо: ничто - ни
крики, ни слишком громкие голоса, ни любой другой шум - не пробивает ватного
безмолвия, нарушаемого только клацанием рычагов и сухим потрескиванием цифр,
показывающих набранные очки.
Ибо эта подземная зала, по-видимому, целиком отведена для игр: с каждой
стороны широкого центрального прохода располагаются большие холлы, где
длинными рядами стоят автоматы кричащих расцветок: машины, глотающие и