"Мишель Рио. Архипелаг" - читать интересную книгу автора

самообладании и сдержанности показался мне чудовищем, чем-то вроде
хладнокровного Дьявола, который по своей прихоти распоряжается собственным
телом и духом, сама смелость слов и жестов которого в какой-то мере
запланирована и у которого рассчитано все - вплоть до нарастающего
сладострастия и изобретательности воображения. Но потом он стал казаться мне
скромником на фоне того, что говорила и выкрикивала женщина, какие позы она
принимала. Вся мощь непристойности и наслаждения исходила от нее, Алан же из
манипулятора незаметно превращался всего лишь в инструмент. Это безоглядное
самозабвение, готовность унизиться, откровенное, даже подчеркнутое желание
проституировать себя, вы-
ставить напоказ бездны, в которых я видел тайное тайных всякого
существа, пробудили во мне такое сладострастие и такой ужас, какие не
рисовались мне в полете самого разнузданного воображения. Больше, чем
красота тела и непристойность поз женщины, меня потрясли ее слова - именно
они были в моих глазах самым большим бесстыдством, величайшей, необратимой
дерзостью, почти самоубийственной в переходе границ запретного. Осязаемо, с
опустошительной непреложностью ощутил я новую для себя силу слова, которую
она уже дала мне почувствовать раньше, но этот первый опыт показался мне
теперь безобидным. Я еще не осознавал, чем обернется для меня этот
переворот, не знал, что со мной будет. Знал только, что мне надо стать
другим, чтобы от этого опытав моей душе не угнездилось надолго ощущение
мерзости. Ход моих мыслей прервал Алан.
- Ты на меня сердишься?
- Не знаю. Не думаю.
- Согласен, все произошло несколько грубовато. Но попробуем взглянуть
надело с положительной стороны. Не говоря уж о том, что ты получил
наслаждение - это выражалось явно и даже весьма красноречиво, - подобное
приобщение к предмету в дальнейшем избавит тебя от потери времени и от
многих ошибок и огорчений.
- Ты, очевидно, ждешь от меня вечной благодарности?
- Не злись, - сказал он смеясь. - Ты прав. Мои побуждения не имели
ничего общего с альтруизмом, и даже если от случившегося у тебя останется
некоторое недоверие ко мне, а может, и досада, я не стану прибегать к
худшему из извинений - что, мол, намерения у меня были добрые. Для меня это
тоже был своего рода опыт, правда не столь впечатляющий, как для тебя. По
причине искушенности и преднамеренности. Но, впрочем, не только поэтому.
Мадемуазель Аткинс - женщина чрезвычайно интересная, но ей чего-то не
хватает, а может, у нее в чем-то перебор.
- После того, что произошло, любые критические замечания по ее адресу
кажутся мне неуместными и даже низкими.
- Речь не о том. Я просто стараюсь определить ее роль в мире моего
сексуального воображения. Недостает ей сознания вины, перебор же у нее
здоровой на свой лад морали, а это подозрительно и умеряет наслаждение. Она,
наверно, из любой ситуации выйдет умиротворенной и незапятнанной. Ей
незнаком стыд. А поиск наслаждений, который не знает подлинных препятствий,
недорого стоит, ибо не оплачен пикантным чувством унижения или острым
сознанием вины. К тому же между нами нет любовных чувств, а это заметно
понижает ставку в такого рода опыте.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть сознание вины? Но это же
просто смешно. Ты всегда уверял меня, что тобой движет единственный