"Мишель Рио. Архипелаг" - читать интересную книгу автора

принцип - борьба со скукой.
- Ты склонен меня окарикатуривать. Впрочем, это справедливо - я пожинаю
то, что посеял. Но по существу ты прав. Самого по себе чувства вины у меня
нет. Не вижу в нем никакого смысла. Зато оно пленяет меня в женщине,
поскольку неизбежно усугубляет ее наслаждение, а стало быть, и мое. Чувство
вины в ней тем сильней, чем глубже разрыв между ее внешней
благопристойностью и тайной склонностью к пороку. Этот-то разрыв только и
важен, когда он преодолен. Тогда из преграды он становится усилителем
энергии, высеченной из столкновения крайностей, он сводит на нет слепую
тиранию конформизма и пресность разнузданной свободы. И воплощает сладость
греха, наслаждение, порожденное непристойностью. - Он рассмеялся. -Странно,
однако, что я, наследник пуританского протестантизма, меркантильного,
лишенного воображения, объясняю такого рода вещи человеку, сформированному
католицизмом. Умение извлечь
максимальное наслаждение из греха - это, кажется, по вашей части, не
так ли?
- Тебе следовало бы получше распорядиться наследием прагматизма. На мой
взгляд, твои рассуждения довольно абстрактны. Что, например, ты понимаешь
под "столкновением крайностей"?
- Это как в религии. Бог и Дьявол, взятые по отдельности, тусклы и
бесплодны. Но вместе они составляют самую плодотворную пару, какую
когда-либо изобрело человечество. Это своего рода братство или супружеский
союз между возвышенным и гнусным. Для меня этот принцип являет собой
источник, из которого наслаждение черпает свою энергию и насыщенность и
который особенно усиливает женскую притягательность. Для меня образ женщины
воплощает самую суть возвышенного - ум, любовь, красоту, недоступность
богини и святость матери... И все возможные варианты гнусности: похабство,
развращенность, рабскую покорность, наконец, проституцию. Две крайности этих
наборов выражены образом матери и шлюхи. Поскольку здесь разрыв максимален,
то и грех, непристойность, а стало быть, и наслаждение тоже.
Слова Алана, которые грубо и прямолинейно вернули меня к чему-то
глубинному и тайному во мне самом, что я ощутил во время свидания с
Александрой Гамильтон, не имея, впрочем, желания в это вникнуть, ввергли
меня в страшное смятение. Я сделал отчаянную попытку направить разговор в
другое русло.
- Ты уже дважды упомянул любовь. В твоих устах это слово звучит
довольно странно.
Обернувшись ко мне, он вперил в меня взгляд. Его лицо, освещенное
холодным и резким ночным светом, было прекрасно идеальной и зловещей
красотой замечтавшегося падшего ангела, печального демона.
- Ты и в самом деле плохо меня знаешь, если полагаешь, что я не
способен любить. В моих глазах только любовь и имеет цену. Он помолчал,
точно не зная, решиться или нет.
- В Англии есть женщина, которую я люблю, - заговорил он
наконец. -Люблю страстно. Ей тридцать восемь лет. Она красива, умна,
великодушна, богата, уважаема. И ничем не занята. Она, как и я, самым своим
нутром познала скуку. Восемнадцати лет она вышла замуж за глупца, который по
сей день с грехом пополам играет роль ее мужа. Она тоже любит меня. Но
по-другому, по крайней мере с виду. Мне хотелось бы, чтобы ты стал ее
любовником. Отдав ее тебе, я на свой лад сам стал бы ее обладателем.