"Семен Ефимович Резник. Вместе или врозь? (Судьба евреев в России)" - читать интересную книгу автора

распространении наказать. Так что, даже несмотря на нагнетание племенной
ненависти Крушеваном и его газетой, "преобладающим мотивом в действиях
погромщиков были не ненависть, не месть, а выполнение таких действий,
которые, по мнению одних, содействовали целям и видам правительства, по
мнению других - были даже разрешены и, наконец, по объяснению мудрости
народной - являлись выполнением царского приказа", свидетельствовал князь С.
Д. Урусов, назначенный Кишиневским губернатором вскоре после погрома.[102]
Четвертая грань. У главарей уличных банд имелись заблаговременно
составленные списки еврейских домов и улиц; у каждого - свой список. И если
какая-то группа по ошибке вторгалась на "чужую" территорию, то руководители
быстро сверяли списки, выясняли недоразумение, и чужаки удалялись.
Пятая. Уже после того, как в город были вызваны войска (не усиленные
полицейские патрули, а войска, занявшие город!), они бездействовали целый
день. По закону, приказ войскам действовать должен был исходить от
гражданской власти, а она молчала. Таким образом, побоище беззащитных людей
продолжалось на глазах солдат и офицеров гарнизона, но они не имели приказа
вмешаться и прекратить насилие. "Граф Мусин-Пушкин, генерал-адъютант закала
Николая I, бывший тогда командующим войсками Одесского округа, рассказал,
что немедленно после погрома он приехал в Кишинев, чтобы расследовать
действия войск... Он возмущался всей этой ужасной историей и говорил, что
этим путем развращают войска. [Мусин]-Пушкин не любил евреев, но он был
честный человек. Еврейский погром в Кишиневе, устроенный попустительством
Плеве, свел евреев с ума и толкнул их окончательно в революцию. Ужасная, но
еще более идиотская политика!.."[103]

После погрома. Кишинев. 1903 г.

Итак, "стихия" погрома была весьма упорядочена, благодаря
предварительной работе, проведенной Охранным отделением. Что же касается
самого Левендаля, то в дни погрома он держал под контролем губернатора
фон-Раабена, парализуя его - правда, очень слабые - попытки покинуть свой
губернаторский дом, чтобы остановить бесчинства толпы. Об этом были получены
четкие показания от многих лиц, в особенности от председателя еврейской
общины доктора Мучника, который лично несколько раз приходил к губернатору,
убеждал его начать действовать, и тот даже велел запрягать лошадей. Но затем
лошадей, уже поданных к крыльцу, распрягали и отправляли опять на конюшню.
Сидя в своем особняке, губернатор слал шифрованные телеграммы министру
внутренних дел Плеве, сообщая, что евреев бьют во всю, что он ничего с этим
не может поделать, так как силы полиции малочисленны; и тут же о том, что
поступили сведения о готовящейся противоправительственной демонстрации, и
если она начнется, то будет решительно подавлена. Итак, для разгона
погромщиков, убивающих беззащитных евреев, сил не было, а для предполагаемой
демонстрации (конечно, это была туфта; никакой демонстрации никто не
затевал) против правительства - были!
Видя, что ситуация вышла из-под контроля, и бесчинства приобрели куда
больший размах, чем он предполагал, Раабен вызвал войска, но снова
последовал на него нажим, и приказ войскам действовать был отдан с
опозданием на целый день.
В официальный горемыкинский Акт эти данные, конечно, не попали, а
потому их нет и в книге Солженицына. Он их не признает, отбрасывает,