"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

Деньги по чеку Кессель получил сразу же, по дороге к дому. Великий
Роберт Нейман, вне всякого сомнения заслуживший право так называться, но не
за свои книги, а за те неоценимые советы, которые он давал молодым авторам
на основе богатейшего жизненного опыта, - великий Роберт Нейман еще много
лет назад учил Кесселя: "Если издатель дает тебе чек, деньги по нему надо
получать немедленно. Кто знает, может, он на следующий день передумает или
издательство обанкротится".
Правда, в этот раз Кессель мог и не торопиться. Издательство доктора
Гроденберга обанкротилось только к Рождеству. К тому времени у Альбина
Кесселя было написано уже страниц двести. Книгу он назвал "Хубы. Народ,
лишенный истории". Он предлагал рукопись другим издателям, но их она не
заинтересовала. Мода на книги о народах мира окончательно прошла. В начале
февраля Кессель сдал в городскую библиотеку книги - в них, естественно, не
было ни слова о хубах, но описывались события той эпохи, когда народу хубов
помешали возникнуть, - и завязал папку с неоконченной рукописью. С тех пор
она лежала в низеньком темном шкафчике с латунными ручками в "кабинете", где
теперь спала на кушетке Керстин, она же Зайчик.
Учитывая, что писать Кесселю с тех самых пор, когда его работа над
"Хубами" столь безвременно оборвалась, было нечего, возражать против
поселения ребенка в "кабинете" он не мог - и не возражал, хотя в среду
вечером какое-то время собирался это сделать.
К третьей чашке чай уже заметно остыл. Газету, как всегда, унесла
Рената. Она читала ее в обеденный перерыв. Если бы не телевизор, Кессель
вообще не знал бы, что происходит в мире. Правда, вечером Рената приносила
газету обратно, но тогда страницы в ней были не там согнуты, не так сложены
и до того помяты, что читать ее Альбину уже не хотелось. Поэтому за
завтраком Кессель обычно читал что-нибудь из "Фризов" или "Диабетиков". Он
любил читать свои книги, но делал это тайком, иначе Рената немедленно
обвинила бы его в тщеславии. Однако это не было тщеславием, как не было, в
сущности, и авторской гордостью: Кессель испытывал от этого поистине
музыкальное наслаждение, как если бы слушал хорошо знакомую пьесу. Всякий
раз, перечитывая свои книги, он находил в них все новые удачные слова и
выражения, о которых уже не помнил, когда и как они пришли ему в голову.
После завтрака и нескольких страниц "Фризов" Кессель снова отправился в
ванную и принял душ. В самый разгар душа раздался звонок в дверь. Со
звонками, в том числе телефонными, у него была та же история, что и с
дверной ручкой, с той лишь разницей, что этот недуг знаком всем. Почти никто
не говорит себе: я не обязан отпирать дверь или снимать трубку, тем более
когда звонят в самый неподходящий момент. Тут, конечно, играет свою роль
любопытство, а также боязнь пропустить нечто важное. Однажды, это было
давно, Кессель решил положить этому конец (он тогда работал над "Фризами", а
может быть, уже и над "Хубами"). Звонки часто мешали ему сосредоточиться.
Тогда он сказал себе: если у меня есть телефон, это не значит, что я обязан
поднимать трубку всякий раз, когда раздается звонок. Я не могу запретить
другим звонить мне, но зато могу запретить себе подходить к телефону. Пусть
звонит. Телефон зазвонил через полчаса после принятия Кесселем этого
решения. Кесселю удалось подавить любопытство. Однако сосредоточиться он уже
не мог. Звонок умолк. Кессель не мог толком сформулировать ни одной мысли.
Все, что он написал после этого, никуда не годилось. Он вскочил,
разозлившись, сел за телефон и звонил два часа подряд всем друзьям и