"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

знакомым, даже самым дальним, а под конец - своим бывшим женам и даже
налоговому инспектору: не звонили ли они ему? Нет, они не звонили. И до сих
пор, даже сейчас, когда позвонили в дверь, Кессель все гадал, кто бы это мог
быть. Со звонками в дверь дело обстояло так же. если не хуже. Если позвонят
еще раз, я пойду и открою, подумал Кессель. Однако еще раз не позвонили.
Кесселю стало не по себе. Почему они не звонят? Он быстро вытерся, обмотался
полотенцем и пошел отпирать дверь. За дверью стоял человек, принять которого
в цирк на должность лилипута мешали бы всего несколько лишних сантиметров
роста. Он был одет во все черное, носил белый твердый воротничок и плоский
черный беретик. Человек ошарашенно воззрился на полуголое, красное после
горячего душа тело Альбина Кесселя и ничего не сказал, хотя остался на
месте.
- Да, в чем дело? - сухо осведомился Кессель.
По-прежнему ничего не говоря, человек быстро стянул с головы беретик и
извлек из портфеля журнал, издание в несколько страничек в цветной обложке,
на которой был изображен ребенок, обнимающий кошку.
Он протянул журнал Кесселю, взглянул на него снизу вверх и произнес:
- Вообще-то это, скорее, для женщин. Вы женаты?
Но Кессель покачал головой и сказал:
- Спасибо, мне не нужно.
Маленький человек кивнул, как бы подтверждая, что он так и думал, и
засунул журнал обратно в портфель. Потом он надел берет и направился к
следующей из пяти дверей на площадке.
- Там никого нет, - сообшил Альбин Кессель. - Сейчас нигде никого нет.
В это время на нашем этаже я один дома.
Маленький человек снова кивнул, соглашаясь:
- Да, время неудачное.
Альбин Кессель запер дверь. Через глазок он видел, как лилипут вызывает
лифт - до кнопки он дотянулся с трудом, - и ждет, низко опустив голову. Как
он входил в лифт, Кессель уже не видел, потому что появилась Керстин.
- А где мама? - был ее первый вопрос.
Было видно, что она еще не совсем проснулась. Ее и без того маленькие
глазки выглядели совершенно заплывшими, и она почти ничего не говорила.
Интересно, подумал Кессель, заплывают ли глаза и от беспрестанного
говорения?
Керстин поплелась в клозет. Она сидела там не больше минуты. Кесселю
едва хватило времени, чтобы натянуть белье, как раздался шум спускаемой
воды, и ребенок вновь вышел на свет Божий.
- Зубы почистила? - строго осведомился Кессель.
- Да, - соврала Керстин.
Надевая штаны и рубашку, Кессель подумал: какое мне дело, зубы-то не
мои.
- А где мама? - снова спросила Керстин.
Кессель задумался. В такой ситуации трудно было определить наверняка,
что именно можно сообщать детям с такой чувствительной и лабильной психикой,
а что - нет, поэтому, очевидно, лучше было дать как можно более уклончивый
ответ. Наконец он сказал:
- Мама поехала в город.
- А-а, - ответил ребенок и поплелся в кабинет.
Было ли это семейной традицией, результатом жизни в интернате или