"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

Беллини, конечно, дилетант; но он- гениальный дилетант".
Этот материал, пожалуй, можно было предложить, подумал Альбин Кессель:
романтика сейчас в моде. Однако фрау Маршалик он не сказал о нем ни слова.
Кто их знает - может, они все-таки возьмут эту историю с бутларовцами. Кроме
того, Кессель, как уже говорилось, был стреляный воробей и знал, что нельзя
предлагать два материала сразу, подавать две заявки одновременно. Каждую из
них они обязательно постараются использовать для того, чтобы "на время"
отложить другую. Таковы, - подумал Кессель, с усилием отводя взгляд от
мини-эйфелевой башни, выкрашенной в красную и белую полоску, и направляясь к
фиолетовому лимузину - таковы неумолимые законы радиовещания.

"Играть в шахматы" означало, что замдиректора школы Якоб Швальбе
намерен сегодня совершить супружескую измену. Фрау Швальбе была (и, надо
сказать, не без оснований) настолько недоверчива, что обычные мужские
отговорки, которые был способен выдумать Швальбе, на нее не действовали. К
Кесселю же она испытывала нечто вроде доверия, потому что Кессель временами
действительно умел производить впечатление серьезного человека и прекрасного
семьянина.
- Моя жена тебе доверяет, - любил повторять Швальбе, - Надеюсь, это
тебя не слишком угнетает?
- Доверие, - отвечал на это Кессель, - есть не в последнюю очередь
вопрос сознательного выбора. Что мне, в конце концов, твоя жена, и что я ей?
А ты мне - друг. В какой-то мере, конечно.
Это последнее добавление - "в какой-то мере" - было нужно Кесселю,
чтобы как-то снизить патетику пассажа о доверии и дружбе. Таким образом, на
Кесселя возлагалась задача как бы по собственной инициативе в определенные
дни звонить фрау Швальбе, чтобы ясно и членораздельно пригласить Якоба на
партию в шахматы.
Далее полагалось исполнить совершенно определенный ритуал. Позванный к
телефону Швальбе отвечал: "Ах, нет, я не могу..." Кессель упрекал его: "Мы
же с тобой договорились!" - Швальбе ломался еще какое-то время, говоря, что
сегодня он как раз хотел провести вечер вдвоем с женой, и так далее.
Кессель, как и полагалось, настаивал, и после недолгой дискуссии они
договаривались о встрече. Через некоторое время Кессель заезжал за Швальбе,
а иногда и провожал его домой после окончания партии (это, конечно, было
необходимо лишь в тех случаях, когда фрау Швальбе еще не спала, что можно
было определить сразу, потому что в окнах горел свет).
Покинув Дом радио, Кессель ехал к Швальбе не торопясь: у него было
больше двух часов времени. Он старался ехать как можно медленнее, на
светофорах тормозил заранее, а стартовал лишь после тщательно выдержанной
паузы, налево поворачивал, только пропустив самую последнюю машину, едва
появившуюся на горизонте, так что раздражительные водители у него за спиной
начинали гудеть и браниться. Езду Альбина Кесселя в этот день можно было
снимать на пленку, чтобы потом показывать проштрафившимся водителям в
качестве учебного пособия на принудительных курсах. Он объехал чуть ли не
весь Швабинг, выбирая, куда поставить фиолетовый лимузин, и все же нашел
место слишком быстро, в переулке сразу за Николаиплатц: на часах было всего
без четверти четыре.
Время от времени Кесселя, конечно, мучили угрызения совести: не
позвонить ли домой? Удерживало его от этого лишь то, что он решительно не