"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

знал, о чем говорить с ребенком. А вдруг она сидит дома и рыдает? Хотя вряд
ли, говорил себе Кессель: скорее, она смастерила себе очередную кашу из всех
найденных в холодильнике ингредиентов, разговаривает сама с собой и роется в
чужой квартире, чувствуя себя вполне комфортно. Может быть, позвонить Ренате
и сказать: Зайчик дома одна и ей не с кем поговорить? Рената, конечно,
завопит и велит немедленно ехать домой - нет, звонить Ренате явно не стоило.
Кессель спустился пешком по Леопольдштрассе до Фейлицплатц и поднялся
обратно по другой стороне улицы до книжного магазина Лемкуля. В этом
магазине на пять часов был назначен вечер встречи читателей с писателем,
точнее, поэтом, который обещал надписать желающим свои книги. Кессель знал
этого поэта и какое-то время раздумывал, не зайти ли к нему на вечер, однако
вовремя вспомнил, что тогда ему как минимум пришлось бы купить томик его
стихов. Поэт был уже там; он выглядывал из-за горки своих книг, выставленных
в витрине магазина, как рыбка из аквариума. Ему за эти годы тоже не удалось
похудеть, подумал Кессель. Поэт-писатель помахал ему рукой, и Кессель, не
желая вдаваться в более интимные подробности, помахал в ответ, делая вид,
что торопится, после чего снова перешел улицу и скрылся в кафе-мороженом
"Риальто". где заказал порцию клубничного и потом почти до пяти часов
разглядывал за окном прохожих.
Хотя уже начался "час пик" и везде были пробки, так что Кесселю не надо
было тянуть время нарочно, он все равно подъехал к дому Швальбе в четверть
вместо половины шестого. В этот раз Швальбе изображал нежелание особенно
убедительно - видимо, его жена что-то заподозрила. Опять эти шахматы, ворчал
Швальбе, а я в кои-то веки собрался посмотреть телевизор. Кесселю пришлось
уламывать его по-настоящему. Наконец Швальбе пригласил его к ужину, обещая
за это время подумать. На ужин была отбивная по-кассельски с традиционной
кислой капустой.
Из дома они выехали в половине восьмого.
- Самое позднее - в одиннадцать, - сказал Швальбе, целуя жену на
прощание, - в одиннадцать я уже буду дома.
Сегодня он поехал к турчанке, жившей под Вальдфридхофом. Звали ее
Бингюль Хаффнер (она успела побывать замужем за немцем), но она называла
себя Сузи. Жила турчанка на Вальдфридхофштрассе. недалеко от площади Луизы
Киссельбах, в крохотной квартирке на первом этаже. В качестве своего рода
небольшого вознаграждения Швальбе иногда позволял Кесселю заглянуть к
турчанке. Визит обычно того стоил. Вот и сегодня турчанка, открыв дверь по
условному звонку Швальбе, предстала перед ними в ошеломляющем неглиже из
красной кисеи, обтягивавшей ее от горла до пяток. Прозрачная ткань не
скрывала ни внушительной груди, ни слегка дынеобразного живота, ни буйной
треугольной поросли черных волос, лишь слегка оттененных красным. Увидев за
дверью не только Швальбе, но и Кесселя, Сузи издала легкий возглас
удивления, но все же впустила обоих.
Великодушно и не без гордости Швальбе пригласил Кесселя к низенькому
овальному столу, поставленному перед диваном, взяв на себя, так сказать,
роль хозяйки дома, пока та доставала из шкафа посуду, повернувшись к гостям
спиной. При малейшем ее движении красная кисея чуть не лопалась под напором
мощных, слегка восточного типа ягодиц. Сузи поставила на стол третий прибор.
- Нам что, опять придется есть? - тихонько спросил Кессель, когда Сузи
на минутку вышла в кухню.
- Естественно, - сказал Швальбе.