"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

- Цвету нее какой-то неподходящий, - сказал Кессель, когда увидел ее в
первый раз.
- Это почему? - удивился Швальбе.
- Ну, допустим, если тебе придется поставить машину не там, где надо,
перед домом, где тебе быть не следовало... А твоя жена будет случайно
проходить мимо. Тебя она, конечно, не увидит, зато увидит машину. А ее уж ни
с чем не спутаешь.
- Во-первых, - ответил Швальбе, - я в таких случаях всегда загоняю
машину в переулок, где ее вообще никто не увидит, потому что там нет
фонарей. Во-вторых, моя жена знает, что я выезжаю только играть с тобой в
шахматы. А в-третьих, пойми: цвет-то меня и выручает! Я сразу сказал жене: с
такой машиной я вообще не смогу тебе изменять, потому что ты всегда сможешь
найти меня по этому цвету.
Без пяти два Кессель зарулил на обширную стоянку в тени массивного
здания баварского Дома радио. По небу бежали облака, кроме того, работая на
радио, особенно если ты внештатный сотрудник, всегда лучше носить что-нибудь
приметное, поэтому Кессель надел свою кепку в красную шотландскую клетку.
Плащ он оставил в машине.
Фрау Маршалик была женщина колоритная. У нее было два недостатка:
во-первых, ей, порядком отупевшей за тридцать лет работы в этом снедаемом
интригами коллективе ("сволочнее народу нигде не найдешь, как говаривал мой
покойный отец, разве только в Ватикане, да и то если верить слухам", -
сообщала время от времени фрау Маршалик), было уже совершенно безразлично,
что передавала в эфир ее родная радиостанция и передавала ли что-то вообще,
а во-вторых, своих внештатников она узнавала в лицо, но никогда не помнила
по фамилии.
- А-а, господин Герстенфельдер, - приветствовала она Кесселя, - так что
же вас ко мне привело?
Зная фрау Маршалик и ее привычку перевирать фамилии, Кессель на это
никак не отреагировал, хотя настоящий Герстенфельдер, большой нахал и автор
дешевых детективов, был ему очень не по душе. Кессель и сам с удовольствием
написал бы парочку таких детективов, но ему их не заказывали.
- Да вот, решил узнать, как идет ваша служба, - бодро пошутил Кессель.
- На такие вопросы, - сказала фрау Маршалик, - мой покойный отец обычно
отвечал: служат собачки, а я работаю. Да и потом, служба наша не идет, а
стоит или даже лежит, как известный камень. Если же вы в том смысле, "идет"
ли она мне как одежда - например, как кепка, - то и в этом случае наша
служба никому не идет, она определенно портит человека. Хотя и кепка,
конечно, не столько "идет", сколько, скорее, "сидит". Ну да ладно. Служба у
нас, сами знаете, тяжелая. Я чувствую себя, как загнанная лошадь. Впрочем,
пристреливать меня еще не пора, как опять же говаривал мой отец в таких
случаях.
Отец фрау Маршалик был довольно известным актером, режиссером и даже
директором театра. После смерти матери ей как единственной дочери пришлось
вести все его хозяйство, и не только хозяйство: она была у него "прислугой
за все". Поэтому она с юных лет знала в театральном мире все и вся, включая
самых выдающихся артистов, сама при этом не помышляя о карьере режиссера или
актера. Так, про великого Кортнера она знала уникальнейшие истории и
рассказывала их бесподобно.
- Я вас назвала Герстенфельдером? Извините. Я знаю, что ваша фамилия