"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

и для радио. Однако время от времени среди той буржуазности, до которой
опустился (или поднялся - это кому как нравится) Швальбе. проглядывало его
прежнее озорство. Так, редакция одного заслуженного музыкального словаря
совершила большую ошибку, пригласив Швальбе работать над очередным изданием.
Наряду с почти целой сотней вполне серьезных статей о музыкантах и
музыкальных терминах он подсунул редакции восемь подробнейших биографий лиц,
никогда не существовавших. Он выдумал одного представителя Ars nova эпохи
позднего Средневековья, двух итальянских мадригалистов-возрожденцев, одного
саксонского церковного музыканта XVII века, двух новых членов семейства
Бахов и одного автора романтических симфоний из Швеции, а самым блестящим
его изобретением был немецкий композитор прошлого века по имени Отто
Егермейер. Швальбе ухитрился не только издать его письма к Рихарду Штраусу -
разумеется, тоже поддельные, - но и исполнить в своем цикле концертов его
совершенно абсурдную пьесу для двух голосов и гитары (в действительности
тоже сочиненную самим Швальбе). Терминологическую часть словаря он обогатил
"эпилепсией" как фигурой речи.
- Тысяча марок - это большие деньги, - сказал Якоб Швальбе.
- Не такие уж и большие, - возразил Кессель, - по крайней мере, для
тебя.
- И когда я получу их обратно? - осведомился Швальбе.
- А зачем я, по-твоему, еду на радио? - успокоил его Кессель. - Ты
получишь их обратно, когда я вернусь.
- Когда ты с радио вернешься?
- Нет! - уточнил Кессель - Когда я вернусь из отпуска.
- Тысяча марок - это большие деньги.
- Допустим, - согласился Кессель, - но я же не могу ехать в отпуск без
денег. Я не могу ехать в отпуск, если все деньги у нее. Мне самому ведь надо
иметь хоть что-то.
- Это-то я, старик, понимаю, - сказал Швальбе, - но целую тысячу марок?
Ну, что ж... Сейчас будет звонок. У меня урок. Мы еще вечером поговорим об
этом. Ты заедешь за мной в полседьмого? - Швальбе передал Кесселю ключи и
паспорт от машины - Все, старик, пока.
- Пока, старик.

Когда Кессель выводил машину Швальбе с учительской стоянки, было начало
двенадцатого. У Швальбе был "форд" неопределенного цвета, который лишь
приблизительно можно описать словом "фиолетовый". Такой цвет, точнее,
оттенок приходился настолько дальним родственником благородному цвету редких
орденских лент или епископских омофоров, что вызывал, скорее, мысли о
преисподней или по меньшей мере об исподнем: такой оттенок со временем
приобретают флаконы каких-нибудь особенно неистребимых духов, фирменные
бумажные пакеты дорогих магазинов и шелковые трусики шикарных, слегка
старомодных проституток. Машины в такой цвет обычно вообще не красят. Этот
"форд" был специально выкрашен по чьему-то заказу, после чего этот кто-то,
увидев результат, от заказа отказался. Машина осталась у продавца, который
постепенно снижал на нее цену, пока однажды к нему не явился Швальбе. Таким
образом. Швальбе она обошлась гораздо дешевле обычной модели, хотя продавец
тоже не остался внакладе, потому что первому заказчику пришлось уплатить
немалое отступное. Однако Швальбе взял эту машину не из-за дешевизны, а
именно потому, что ему понравился цвет.