"Федор Михайлович Решетников. Между людьми" - читать интересную книгу автора

различными неприятностями. Тетка молила бога, чтобы я захворал и умер; а
дядя корил тетку, что она женила его брата и что она одна виновата в том,
что я родился и живу теперь у них, а пользы от меня никакой не выходит,
кроме того, что я выхожу очень дрянной мальчишка: не слушаюсь их, грубиян и
начинаю поворовывать.
Оба они требовали, чтобы я делал то же, что делают и они: говорил с
толком, не играл с ребятами, сидел смирно на стуле и исполнял все ихние
приказания без ошибки. Но мог ли я это сделать? Меня манили игры товарищей;
мне завидно было, что другие дети живут как-то вольнее. Если же я видел, что
их обижали не хуже меня, били еще хуже, - я как-то радовался...
Все-таки я любил тетку более дяди. Дядя бывал дома редко. Утром вставал
он рано; рано мы пили чай; за чаем шли рассуждения, что состряпать или
испечь сегодня; он рассказывал о деяниях своих сослуживцев, она ему
поддакивала или говорила про какую-нибудь соседку. Я сидел в углу, как
посторонний человек, считая глотки дядины и теткины и дожидаясь, когда мне
подадут чашку чая. Выпив чашку, я подходил к дяде и тетке поцеловать у
каждого руку. Дядя ничего не отвечал на мою благодарность, а тетка все
что-нибудь да замечала: "ты не стоишь того, чтобы тебя поить чаем! это тебе
последний раз" - и т. п. Когда дядя уходил из дома, я должен был или сидеть
смирно у окна, или чистить вареный картофель, подносить тетке воду, выносить
помои и за неумелость получал подзатыльники; но зато она кормила меня
сдобным печеньем и разными сластями - произведениями своих рук - раньше, чем
сама пробовала; мыла меня в это время в бане, чесала и помадила голову и
брала с собой в гости... Вот за это-то я и любил ее больше всего на свете.
Отчего это? Оттого, вероятно, что она сердилась на меня и колотила меня
бессознательно, не умея иначе научить меня хорошему, приучить к своему
характеру, сделать из меня подобие себе и мужу; и ей все-таки жалко было
меня тогда, когда она не суетилась, а сидела молча за работой. Недаром же
она так лелеяла меня, так ухаживала за мной четыре года, как за родным
детищем...
- И, матка! Ведь мне жалко его. Хоть и побьешь, и побранишь его, да
опять-таки и пожалеешь... А весь, как станешь добром-то обращаться, спомянет
и меня, - говорила она какой-нибудь своей подруге по вечерам, находясь в
веселом настроении.
- Бить-то его не надо.
- Не могу, нрав уж такой у меня... И сама я не знаю, как будто я люблю
его. А за что, спрашивается, мне любить-то его?..
- Ну, вот: ведь маленькова взяла...
- Упрям только больно: весь в мать.
- Ну, вырастет, за все отблагодарит.
- Вот уж! - по шее бить будет...
- Эй ты, жених, поди-ка сюда!.. Будешь ты любить маменьку? - спрашивала
меня подруга тетки.
- Буду.
- Ну, не ври: уж коли ты теперь непочтителен, что после-то будет?
Мне досадно было слышать такие слова; в эти минуты я готов был бог
знает что сделать для тетки, чтоб она меня похвалила.
Когда дядя меня бил, - а он бил редко, да метко, - тетка всегда
заступалась за меня. Нужно мне что-нибудь, она поворчит-поворчит - и
выпросит у дяди.