"Федор Михайлович Решетников. Между людьми" - читать интересную книгу автора

закрадываться мысль: что же это такое, в самом деле, тетка говорит? Какая
еще такая у меня была мать, и, говорят, какой-то отец есть, а я его не вижу!
врут, поди! И больше этого ничего не придумал. Мне хороню жилось: я играл,
пил, ел вволю, и хотя меня крепко постегивали за баловство, но все-таки
тетка меня и ласкала частенько в это время.
На шестом году, когда я уже понимал больше, я не то что любил своих
воспитателей, но, как говорится, был привязан к ним. Дядя меня никогда не
ласкал, и я почему-то всегда боялся его. Тетка хоть и колотила меня, но и
ласкала, кричала на меня - и всячески заботилась, чтобы я был сыт, цел, то
есть не порезал бы руку, и чтобы рубашка моя была всегда целая и чистенькая.
Я, кажется, любил тетку, и как ни больны были ее колотушки, и как я ни ревел
с досады, что я сам не смею дать сдачи, я все-таки любил тереться при ней и
при этом что-нибудь спакостить: например, в квашонку с тестом бросить
что-нибудь, да так, чтобы она не заметила этого; вяжет она чулок, я петли
распущу, когда она уйдет, а потом говорю, что это кошка сделала; поет она
песни, и я тоже стараюсь подтягивать ей, только выходило очень плохо; начнет
она шить, я лезу к ней, тереблю ее за сережки, вдернутые в кончики ушей,
хватаю ее за шею руками... И все это, как помню я, делалось бессознательно,
вероятно потому, что мне хотелось играть. Тетки я не так боялся, как дяди, к
которому я не имел такой привязанности, как к тетке, вероятно потому, что он
дома бывал редко, со мной ничего не говорил и гнал меня прочь, если я лез к
нему. Я любил все, что только впервые попадалось мне на глаза. Купит
что-нибудь тетка, я смотрю, удивляюсь, расспрашиваю, стараюсь в руки взять,
на себя напялить, углем начернить или съесть, - смотря по тому, какая вещь.
И мне крепко доставалось за мое любопытство. Особенно мне доставалось за
книгу "Священная история Ветхого и Нового завета", с картинками. У дяди
только я и видел эту книгу, - на столе, в переднем углу. Смотреть ее мне
строго запрещалось. Дядя из нее ничего не читал, и только тетка старательно
каждый день стирала с нее пыль, по привычке стирать пыль с таких вещей,
которые ей казались дорогими. Когда дяде и тетке нечего было делать, тетка
брала эту книгу, ложилась на кровать к дяде и просила его почитать:
- Ну-ко, читай, что тут?..
- Уйди, стану я читать!
- Почитай, ты ведь у меня золото. Ах, если бы я умела грамоте!
- Не хочу. Мало ли что тут писано.
- А это что за картинка?
Я встрепенусь и подбегаю к кровати.
- Ты зачем! - закричит на меня тетка.
Я молчу: знаю, что меня не звали, а уйти не хочется. Дядя начнет
рассказывать тетке содержание картинки или читать; тетка повернется к нему
лицом, а я забьюсь на стул к подушкам и стараюсь заглянуть на картинку,
Досадно мне, что картинки кет, и я протягиваю к книжке руку. Дядя заметит
это и щелкнет меня книжкой по лбу:
- Тебе говорят, балбес ты эдакой, или нет? Пошел!
Я стою.
- Ах ты подлая рожа. Где ремень?
Я убегу.
Зато как останусь я один дома, то вволю насмотрюсь на картинки, на
листки и на переплет. И достанется же тогда книге: мне очень нравилось
прокалывать иголкой или булавкой глаза изображенным на картинке людям и