"Федор Михайлович Решетников. Подлиповцы" - читать интересную книгу автора

каждого из наших путешественников болтается на спине по котомке с хлебом, по
паре или по две пары лаптей; у Пилы, кроме этого, болтается еще вместе с
лаптями худой сапог, найденный им в городе где-то среди дороги, вероятно
брошенный по негодности. Для чего взял Пила этот сапог, он и сам не знал, а
понравилось. "Баская штука-то! ужо продам!" - говорил он, и действительно
продавал в городе этот сапог, только никто его не взял. Идут наши подлиповцы
по большой дороге, ухабистой и частью занесенной снегом; идут по сугробам и
ругаются. Мороз, как назло, щиплет им и щеки, и колени, и пальцы ног и рук,
и уши; хорошо еще, что по обеим сторонам лес густой и высокий. Подлиповцы
привыкли к холоду, и их только злят проезжие в повозках и с дровами: нужно
сворачивать в сторону; а как своротил, так и увяз в снегу по колени, а где и
больше. Больше всего доставалось Павлу и Ивану; они в первый раз в жизни шли
куда-то далеко; прежде они ездили на лошади, и хоть холодно им было, но все
же не вязли в снегу. "Зачем это тятька и Сысойко коней продали? -рассуждали
они, - ехали бы мы, ехали баско; а то иди, иди, конца нет..." Они шли два
часа, и им показалось это долго, они устали; им щипало пальцы ног и рук,
носы забелелись, ушли тоже.
- Тятька, помру! - кричал Павел.
- Тятька, не пойду! - кричал Иван.
- Я вам дам! - сказал Пила и обернулся назад. Жалко ему стало ребят.
- Што, щиплет?
- Аяй!
- Три нос-то да уши-те. Три хорошенько рукавицами-те! - кричал один
крестьянин, а другой стал тереть Ивану щеки, нос и уши.
- Ой, ноги щиплет! - кричали Иван и Павел.
- Беги! Вперед беги, прыгай, тепло будет! - Ребята пустились бежать и
стали скакать.
- Ай, мальчонки!
- Брать бы не надо.
- Што им в деревне-то делать; помрут!
- Так оно. Гли, чтобы не замерзли!
- Не околиют. Но и тут Пила отобрал от Павла рукавицы, и поэтому Павел
отнимал у Ивана рукавицы, Иван отнимал их, в свою очередь, у Павла, - так
что эта борьба смешила наших путешественников. Лучше всех было Тюньке. Ему
тепло было на груди матери, а когда ему было холодно, то он плакал и кричал,
а мать колотила его. Подлиповцы и товарищи их шли большею частию молча. У
всех была какая-то тяжелая неопределенная дума, какая-то тоска и радость:
всех тяготила мысль о прошедшем, радовало будущее, хотелось скорее получить
богачество. Пила и Сысойко думали о прошедшем, об своих горестях и о том,
что-то будет в бурлачестве. Сколько проехало мимо них повозок с теплыми
шубами! Подлиповцы им кланялись, снимая шапки и удивляясь звону
колокольчиков, и долго стояли на одном месте, глядя на удаляющуюся повозку.
Сидевшие в повозке не только не кланялись им, но и не глядели на них, а если
и глядели, то как-то с презрением. Эти господа едва и трудились думать о
бедняках. Они не знали, сколько потерпели горя Пила и Сысойко, не знали, что
вся жизнь их была одни лишения, несчастья, горькие слезы; что они не могли
оставаться в своей деревне; что им надоела своя родина, и вот они бегут от
нужды, идут в мороз куда-то в хорошее место, где будет им лучше, где будет
много хлеба, где они будут свободны. Далеко ли им идти, они не знают, а уж
коли пошли, пойдут, таки авось будет хорошо, а назад незачем. Будь хоть там