"Алла Репина. Девушка с прошлым [D]" - читать интересную книгу автора

Как всегда невыспавшаяся - вечерние лекции давались непросто, к тому
же накануне к ней заявилась Катерина с очередной историей о своих
похождениях, - Марина, опаздывая, прибежала на отделение. В сестринской
кое-как заколола на макушке распавшиеся волосы. Глянула в зеркало. Нечего
сказать, красавица: без косметики, бледная, с веснушками, с покрасневшим
от холода носом. "Такую только к швабре и приставляй", - с грустью
подумала она и, звякнув ведром, пошла набирать воду.
В дверях она уткнулась в какого-то мужчину. Видно, нового пациента,
еще только осваивавшегося в этих коридорах.
- Боже мой, Николь Кидман? Какая роскошная девушка с прошлым, -
игриво протянул пациент, лицо которого показалось Марине знакомым, - Ну,
не смотрите на меня так. Вы не ошиблись.
- Что? - не поняла Марина.
- Амплуа такое - именно для вас... Вот, понимаете ли, попал в объятия
эскулапов. Надеюсь скоро выбраться. Хотя, смотрю, здесь есть некоторые
прелести и прелестницы. Так как вас зовут, моя прелестница?
За спиной пациента Марине уже делал круглые глаза завотделением,
неизвестно откуда взявшийся здесь в столь ранний час.
Всполошился Лев Борисович оттого, что ночью на отделение на "скорой"
привезли самого Павла Македонского. К утру больной оправился от сердечного
приступа и не без удовольствия внимал комплиментам польщенных присутствием
столь высокого пациента врачей и медсестер.
- Павел Сергеевич, весь коллектив нашей Покровской больницы... Рады,
рады... Всегда поможем, - гудел завотделением. - Моя жена, я, моя теща -
мы поклонники вашего таланта. Я помню все ваши фильмы. Как там? "Позови
меня в даль ясную" - так, да? Вот лет двадцать назад, да, точно, я еще
школьником был, мы прически под вас носили, - обрадовал актера лысоватый
Лев Борисович.
Последняя фраза заставила поморщиться Павла Сергеевича.
Лет двадцать тому назад он и в самом деле был бешено популярен, играя
всего одну и ту же роль бессменного героя-любовника, не суть важно, были
ли это фильмы про колхоз или костюмные мелодрамы. Фильмов ставили много,
спрос на Пашу был великий и, незаметно для самого себя, он протянул в
одном амплуа и десять лет, и еще пять. Его сокурсники старились, былые
подруги юности с травести начинали переходить на характерные роли, а то и
в билетерши. Лишь он один по какому-то капризу природы оставался юн и
свеж. Ему не давали больше тридцати - несмотря на его давно стукнувшие
сорок, заполненные отнюдь не монашеским образом жизни. Павел Сергеевич
по-прежнему был великолепен - проблема заключалась только в том, что
теперь он был никому не нужен, кроме, разумеется, его родного театра,
охотно принявшего назад, из кинематографа, своего блудного сына,
согласившегося играть много и играть практически бесплатно. Никаких новых
лент в Питере уже давно не снимали, в Москву, где кино еще теплилось,
Павла Сергеевича не звали он был слишком породист, а новая эстетика
требовала неврастенической простоты...
Поэтому упоминания о том, что он когда-то был и кто-то когда-то его
обожал, выводили актера из себя.
Вчера, после концерта и банкета на юбилее очередного банка, на
котором он за греющую сердце сумму создавал ауру светского салона для
меценатов в цепях и их жен, почему-то сплошь в черных кружевах, это