"Мэри Рено. Маска Аполлона " - читать интересную книгу автора

ничего плохого. Ведь на самом-то деле это он что-то получал; за деньги,
которые был нам должен и которые нам были нужны позарез. "Молодец, умница, -
сказал он, похлопав меня по плечу. - Это решение настоящего профессионала,
ты достоин отца своего. Диапазон придет, это общеизвестно; а сейчас ты лучше
всех, кого бы я мог найти. Ты жил в театре с тех пор, как ходить научился,
понемногу ты можешь все: хоть на лире играть, хоть на кране работать. А за
эти гастроли ты человеком станешь. Ни один актер себя не знает, пока через
гастроли не пройдет."
Я не сказал ему, что не далее как в прошлом году ездил на гастроли,
статистом, вместе с отцом. Это была первоклассная труппа, работали в Самосе
и Милете, а на кораблях жили на корме и ели вместе с капитаном. Но выступать
с этими воспоминаниями не стоило: себе дороже, возьмет да откажется. Ведь
могло быть и хуже. Мальчишкам вроде меня приходилось либо продавать свою
благосклонность какому-нибудь актеру в обмен на работу, либо опускаться на
самое дно и идти в сельские скоморохи, где если не понравишься - на ужин
ничего не будет, кроме тех фруктов и овощей, которыми тебя закидают. А
труппа Ламприя по крайней мере работала в театрах, хотя и в маленьких.
На закате отца похоронили. Народу собралось много, отец порадоваться
мог бы. Даже сам Филодим появился; с рассказом о какой-то передряге, из
которой отец его вытащил, когда он был еще молод и зелен. Когда все
кончилось, мы вернулись домой, зажгли лампы, прибрали, - и стали
осматриваться; как все делают, когда не хотят думать о будущем.
Мне предстояло уезжать через месяц или раньше. Я вышел на улицу, куда
глаза глядят; все выглядело как-то по-новому. Неожиданно оказался у двери
старой гетеры, с которой провел ночь, когда мне семнадцать было; я стыдился
тогда, что ни разу не пробовал женщины. Слышно было, как она напевает под
лиру. Она всегда была добра к мальчишкам. Но почтение к отцу не позволяло
зайти к ней; да и нужно мне было, пожалуй, просто немножко материнской
заботы. В моем сердце еще жила первая любовь, хотя с тех пор уже три года
прошло. Приезжал тогда из Сиракуз один актер; приехал всего на месяц, а
потом остался еще на месяц, ради меня. Расстались мы красиво, с декламацией
из "Мирмидонцев"; а потом он еще целый год писал мне с Родоса.
Перед началом репетиций Ламприй пригласил мня к себе на ужин и
познакомил с труппой. Мы жили в Пирее возле театра, а Ламприй у самого моря.
И вот я шел к нему, осторожно выбирая дорогу среди сетей и обходя тюки и
бочки, а на душе было тревожно.
"Самая главная беда третьесортных гастролей это второй актер, - часто
говорил отец. - Это всегда неудачник. И почти всегда остальным приходится
расплачиваться за него."
В тот раз он оказался не прав. Старый Демохар вкусил меда в свое время,
и с тех пор оставался сладким. Плющовый венок победителя не раз украшал его
голову; но он служил Дионису и в виноградном венке, служил так истово, что
порядком опустился. Когда я добрался до них, он был уже изрядно пьян; а в
конце мы отнесли его домой, чтобы он в воду не свалился. В пьяном виде он
был весел и радостен, как Папа-Силен; расстроился только тогда, когда мы
стали в кровать его укладывать. Тут он схватил меня за руку, немножко
покричал, всплакнул и продекламировал: "О юное, прекрасное лицо! Страдания и
Смерть тебя минули!" Голос оказался достаточно красив, несмотря на все его
проблемы. Когда мы возвращались, Ламприй прокашлялся, вспомнил славное
прошлое Демохара и предупредил, что во время гастролей, кроме прочих моих