"Владимир Рекшан. Кайф (Нева, N 3/1998)" - читать интересную книгу автора

костюму таджикский летний халат в красную полоску, купленный год назад в
Душанбе, а на шею повесил огромный будильник.
В спортзале не предполагалось сцены и мы концертировали прямо на полу.
На шведских стенках народ сидел и висел, как моряки на реях, перекладины
хрустели и ломались, кто-то падал. В разноцветной полутьме зала стоял вой.
Он стоял, и падал, и летал. И все это язычество и шаманство называлось
вечером отдыха.
Я сидел на полу по-турецки или по-таджикски и сплетал пальцы на струнах
в очередную композицию, когда вырубили электричество. Сквозь зарешеченные
окна пробивался белый уличный свет. В его бликах мелькали тени. Стоял,
падал, летал вой и язычники хотели кого-нибудь принести в жертву. Тогда
Володя стал лидером обесточенного Петербурга и на сутки затмил славу моей
Осени. Он проколотил, наверное, с час, защищаемый язычниками от
поползновений администрации. Он был очень приличным барабанщиком, даже если
вспоминать его манеру играть теперь. Особенно хорошо он работал на тактовом
барабане и особенно удавались ему синкопы. Он играл несколько мягковато и
утонченно для той агрессивной манеры, что желал освоить, но таков уж его
характер, а ведь именно характер формирует стиль...
Братьев Лемеговых все же не исключили из Академии. Наше выступление
даже пошло на пользу - ремонт здания уже нельзя было откладывать на
неопределенное потом.
В родительской квартире на проспекте Металлистов (то ли в честь Фарнера
или Гилана на радость теперешним металлистам) я оставался один и с утра
телефон не умолкал, напоминая о славе и подстегивая самолюбие.
Звонили и по ночам. Приходилось выбегать из постели в коридор, пока не
успели проснуться родители.
Слышались в трубке смешки, долгое дыхание, перешептывание, хихиканье.
Утром звонили приятели по делу и с лестью, а по ночам звонили не по делу
девицы: Вы извините... хи-хи... Вы, конечно, нас простите... хи-хи... Может,
вы не отказались бы сейчас к нам... хи-хи... Сейчас приехать вы можете?
Отчего-то ночные звонки злили. Я, естественно, мог приехать, а иногда даже
хотел, но теперь приходилось быть настороже.
Пришлось на ходу досочинять программу, убирать из нее некоторые песни
лирико-архаического толка, заменяя на тугой около-ритм-энд-блюз. По утрам я
колотил на рояле, тюкал известными мне аккордами и манкировал Университет.
Чиркал на бумажке:
Мои гнилые кости давно лежат в земле.
Кофе, кофе, кофе, ты - аутодафе!
Это сочинение так и не дожило до сцены.
- Ты, как вино, прекрасна. Опьяняешь, как оно. Ты для меня, как будто
веселящее вино! - а вот это стало супер-боевиком.
Петербург довольно быстро привык к славе и стоили мы теперь около
восьмидесяти рублей. Но рублей не хватало, поскольку усилители у нас были
плохонькие, акустика хреновая, микрофоны вшивые, а провода запутанные. Этих
рублей не хватало никак.
И еще я собирал пластинки. Собрал десяток пластинок Битлз в оригиналах
Парлафона и Эпплз от Плиз, плиз ми до Лет ит би, десяток Роллинг стоунз,
Стенд ап и Бенефит андерсеновского Джезро Талла плюс охапку классической
музыки.
В начале 1970 года я в последний раз отличился на спортивном поприще,