"Владимир Рекшан. Кайф (Нева, N 3/1998)" - читать интересную книгу автора

нетерпением. Следует проехать до Балтийской, что-то обойти, открыть какие-то
двери, свернуть налево, а после направо. Еду до Балтийской и убеждаюсь - все
не так. И обойти не то, и двери не те, и сперва направо, а уж после налево.
Но главное совпадает - вакансия тоннельного рабочего второго разряда не
занята и я занимаю ее, пройдя флюорографию и терапевтический осмотр. Сообщив
счастливое известие Николаю, слышу опять же невразумительное о том, что он,
мол, увольняется, и это меня отчасти печалит, но печаль поверхностна,
поскольку еженощный труд дает еще один шанс прикупить
микрофонно-усилительной дребедени. И это меня манит как временное призвание
в этом мире борьбы за призвание постоянное.
Вот и первая ночь трудовая на участке Маяковская - Гостиный Двор -
Василеостровская. Нормальная осенняя гнилостная ночь. Несколько сумеречных
теток, угреватый дядька и парочка таких же, как я, парубков - перед нами
держит на планерке речь симпатичный мужчина в форменном кителе. Помалкиваю,
слушаю. Жду, когда объявят отбой. То есть отправят спать в какие-нибудь
специальные спальные комнаты.
Но объявляют наоборот. Поднимаемся по эскалатору наверх, мне вручают
отбойный молоток и этим молотком я всю слякотную ночь долблю асфальт перед
Гостиным, в душе оправдывая человека в форменном кителе - что ж, мы
понимаем, все должно быть честно, бывают ведь авралы. Они бывают, убеждаюсь
и на следующий день, бродя в катакомбах под эскалатором с холодным шлангом в
руках, из которого вылетает тяжелая брызгливая струя воды, и водой этой я
вымываю из катакомб дневную грязь. Да, аврал на аврале, - думается мне все
шесть месяцев ночей, в которых не сплю, в которых я мотаюсь по тоннелям с
молотком и колочу неведомые дырки в тюбингах для неведомой банкетки, катаю
бочки, тружусь, одним словом, во славу настоящего призвания, сочиняя вслух
среди подземного эха: Грязь - осенняя пора-а, что ни делаешь все зря-а. И
мешает мне увлечься бесконечность - бесконечна-а! - а эхо только бу-бу-бу в
ответ.
Во славу настоящего призвания Санкт-Петербург отчаянно гастролирует по
бесконечным подмосткам, шаг за шагом приближаясь к звучанию
полупрофессиональному и отдаляясь от непрофессионального в том смысле, что
микрофонно-усилительной дребедени накупаем мы все больше, а с мастеровой
ловкостью Вити Ковалева организуем ее хаос в стоящий рок-н-ролльный
реквизит. Но это - бесконечное восхождение по склону без вершины.
Однажды в полдень той же слякотной осенью на проспект Металлистов почти
врывается соученик по истфаку.
- Запри дверь, - говорит, и я замечаю, как он возбужден.
- Да что запирать? Заперто.
- Нет, проверь, заперты ли двери! - Он достает из сумки сверток,
разворачивает. Вздрагиваю и иду проверять, хорошо ли заперты двери.
Возвращаюсь и спрашиваю с дрожью в голосе:
- Что это? - Глупый вопрос, поскольку понятно, что это.
- Глупый вопрос. И так понятно, что это. Ты понимаешь, на что я пошел?
- Нет, - отвечаю я. - На что ты пошел? Только не ври.
Он не врет, а так вот разом в лоб. И еще он говорит, что всегда
стремился как-то быть в искусстве, но покамест он может только так быть в
искусстве, то есть он дарит это мне, нашему Петербургу, потому что наш
Петербург - это и его Петербург, а Санкт-Петербург - это в кайф".
- Я не понял. Я могу это просто так взять?