"Владимир Рекшан. Кайф (Нева, N 3/1998)" - читать интересную книгу автора

профессиональным, а Николай Корзинин был барабанщиком, если и не явно ярче
Лемегова, то уж профессиональней во сто крат, с опытом игры на трубе и
хоровой практикой в пионерские времена. Белов и Корзинин сами сочиняли
музыку и хорошо сочиняли, просто им не хватало сумасшедшей ярости, присущей
Петербургу, и концертной удачи.
Очередные авантюристы устраивали очередные авантюры. Теперь без всяких
профкомов платили до сотни за отделение, а иногда и вообще не платили, если
авантюру прикрывали власти, а иногда не платили авантюристы просто по своей
авантюристической прихоти.
Новым составом мы выступили на Правом берегу Невы в неведомом мне зале
с балконом, с которого свалился во время концерта в партер кайфовальщик.
Кайфовальщик не пострадал, а мы убедились, что Санкт-Петербург приняли
и в новом составе, и очень приняли простенькую лирическую композицию Я видел
это. Она даже стала на время гимном гонимых рок-н-ролльщиков, и Коля Васин
всякий раз поднимался в партере со слезами, текущими по заросшим щетиной
щекам, и подпевал вместе с залом:
- Я видел э-это! Я видел э-это!
Если трезвой литературоведческой мыслью попытаться оценить исполняемые
Петербургом строки, то получится ерунда, наивность и глупость инфанта (а
именно так и оценивают почти всегда тексты рок-групп).
- Я, - там пелось, - видел, как. восходит солнце... Я видел, как
заходит солнце... - и еще: - Как засыпает все вокруг... - и еще пару слов
насчет молчания, а последняя строчка: - Как заколдован этот круг, - и
припев: - Я видел э-это!
И вот я думаю сейчас и не могу додуматься. Наверное, здесь оказалась
закодированной трагедия юности, почувствовавшей, как время вколачивает, ее в
структуру жизни, в ее жесткую пирамиду. Наверное, семиотический смысл этих
слов обнимал главное, иначе ведь успех не приходит...
На моей совести много хорошего, а много и нехорошего. И одно из
нехорошего - это выступление в школе номер 531 на проспекте Металлистов.
Школа как школа, но ведь я там учился и был юношей, уважаемым, спортивной
знаменитостью и председателем Ученического научного общества. На счету
нашего общества не значилось ровным счетом ничего, но добрым учителям я
должен был запомниться юношей опрятным и доброжелательным.
Бывший мой соученик, издали причастный к року, парень сметливый и
жадный, и знавший о разгуле подпольной музкоммерции, подъехал к директору
школы, полноватой, пожилой женщине, наврал ей, что смог, воспользовавшись ее
добрыми чувствами, и договорился в выходной день использовать актовый зал.
Мы провели в школе номер 531 рок-н-ролльный утренник, получилось нечто вроде
Утренней почты. В ранний час кайфовальщики вели себя смирно и мы смирно
поиграли им ватт на двести. Несколько композиций Юра Белов исполнил без
моего участия, а в некоторых композициях Санкт-Петербурга не участвовал
Мишка. Он, печально околачивался по сцене с бубном, понимая, кажется, что
жестокий закон эволюции перевел его или почти перевел в должность бубниста.
С кайфовальщиков мой соученик собрал по два рубля и потирал, думаю, от
жадности руки. А может, и ноги.
Все было нормально. Но вот посреди среднесумасшедшего по накалу
ритм-блюза я заметил, что дверь в актовом зале отворилась и в дверях
остановилась пожилая, полноватая, седая женщина. Это была директор. Она жила
неподалеку от школы и решила заглянуть и побеседовать с бывшими учениками.