"Александр Рекемчук. Пир в Одессе после холеры" - читать интересную книгу автора

литературе, третьи еще более категоричны. Короче говоря, у каждого члена
финской делегации своя позиция по этому вопросу. И мы договорились о том,
что тема предстоящей дискуссии - литература для масс и литература для
избранных - не имеет прямого отношения ни к Солженицыну, ни к Нобелевской
премии. Поэтому мы решили не затрагивать этой темы в Одессе. До тех пор,
пока ее не затронет русская сторона...
Вообще, одесскому симпозиуму повезло вдвойне: он не только угодил в
холерную напасть, но и в самую горячку "нобелианы" семидесятого года.
Еще накануне этого события, путешествуя по городам и весям Суоми, в
столь близком соседстве со Швецией, где заседал Нобелевский комитет, я,
почти физически, ощутил общее напряжение: газеты, радио, телевидение,
людскую молву сотрясал колотун предстоящей, а затем и свершившейся сенсации.
Все понимали, что премия венчает не творческие заслуги писателя, а
недвусмысленно поощряет его жестко обозначившееся противостояние советскому
режиму и коммунистической идеологии, делает его знаковой фигурой в
развернувшейся "холодной войне".
Понимал это и сам Александр Исаевич Солженицын, который в главе
"Нобелиана" своей более поздней книги "Бодался теленок с дубом" признавался
чистосердечно:
"А тут премия - свалилась, как снегом веселым на голову! Пришла! - и в
том удача, что пришла, по сути, рано: я получил ее, почти не показав миру
своего написанного, лишь "Ивана Денисовича", "Корпус", да облегченный
"Круг", все остальное - удержав в запасе..."
И, пожалуй, никто живее и темпераментней самого Солженицына не сумел
охарактеризовать обстановку, в которой выносилось решение Нобелевского
комитета:
"Премию душить - это мы умеем. Собрана была важная писательская
комиссия (во главе ее - Константин Симонов, многоликий Симонов - он же и
гонимый благородный либерал, он же и всевходный чтимый консерватор).
Комиссия должна была ехать в Стокгольм и социалистически пристыдить шведскую
общественность, что служит темным силам мировой реакции (против таких
аргументов никто на Западе не выстаивает). Однако, чтобы лишних
командировочных не платить, наметили комиссионерам ехать в середине октября,
как раз к сроку. А Шведская Академия - на две недели раньше обычного и
объяви, вместо четвертого четверга да во второй! Ах, завыли наши, лапу
закусали!.."
Это уж точно, воя было в те дни предостаточно: и угроз лишить
Солженицына гражданства, и требований выгнать его из Советского Союза.
Поэтому предложение Ласси Нумми провести дискуссию в рамках
обозначенной темы показалось мне резонным.
Я собрал делегацию - и москвичей, и киевлян - изложил разговор с Ласси
Нумми. Все было понято с полуслова, принято общее решение: придерживаться
темы.
Но я забыл об одесситах.
Впрочем, один из них - стародавний житель и герой - появился среди нас,
едва мы переступили порог гостиницы "Одесса" (она же знаменитая
"Лондонская"), что находится близ памятника дюку Ришелье, над лестницей,
прославленной в фильме "Броненосец Потемкин".
Это был поэт Григорий Поженян, мой однокурсник по Литературному
институту. Тогда, в сорок шестом, большинство принятых по творческому