"Александр Рекемчук. Молодо-зелено" - читать интересную книгу автора

километров, первый раз остановился, чтобы осмотреться и перевести дух, он не
мог не испытать уважения к своему собственному организму: хотелось оценить
его как бы со стороны, совершенно беспристрастно. Сейчас, когда он
остановился, все тело гладко омывал пот - здоровый, рабочий, быстро
высыхающий пот. Было приятно ощущать, что слегка подрагивают колени - не от
усталости, а от нетерпения: мол, с какой такой стати нас на полном ходу
задержали - отпускай тормоза!.. Было приятно чувствовать, как во всю ширь,
во всю мощь развернуты плечи. Как свободна и выпукла при вдохе грудь. Как
упруго поджат живот. Было приятно, черт возьми, сознавать, что и все
остальное у тебя в полной норме и на должном уровне.
Николай сожмурился от яркого полдневного света и рассмеялся - чтобы
выразить это приятное чувство, чтобы вспугнуть окружающую тишину.
Он вспугнул тишину: она суматошно захлопала крыльями, перелетела с
одной сосны на другую; она хрустнула сучьями, юркнула в бурелом, оставив на
снегу цепочку* свежих следов; она бросилась в чащу, преследуемая грохочущим
эхом.
И опять тишина.
У ног Николая Бабушкина, у острых передков его лыж, срывалась крутизна.
Она была сплошь утыкана зелеными хохолками засыпанных доверху елок. У самого
подножья крутизны протянулась узкая и белая, как стерильный бинт, полоска -
там летом река. И опять крутизна - вверх. Над кромкой обрыва стеной вознесся
кедрач... Оттуда рукой подать до Джегорского тракта.
Николай прикинул, чего стоит эта крутизна, вычертил глазами кривую,
шагнул на край -
- и снова зашагал по сугробам, уже на другом берегу речки, уже по
другой крутизне, уже вверх.
Он шел на лыжах по глубокому и рыхлому снегу, не проваливаясь в рыхлую
глубину, он поднимался круто вверх, нисколько не опасаясь сползти обратно.
Такие уж у него были лыжи - у Николая Бабушкина. Таких лыж ты не
найдешь в спортивном магазине на улице Горького. Ни за какие деньги ты их
там не купишь.
Эти лыжи смастерил собственноручно Николай Бабушкин. Его научил
мастерить такие лыжи отец - печорский охотник Николай Бабушкин. А отца
научил их мастерить отец - печорский охотник Николай Бабушкин. А того отца
тоже научил отец - его, между прочим, тоже звали Николай Бабушкин и он тоже,
между прочим, лесовал на Печоре. А кто научил того отца - неизвестно. Может
быть, он сам научился.
На одну такую лыжу идет целая ель, а на другую - еще одна ель. Ель
раскалывают топором, вырубают из нее доску - не выпиливают, боже упаси,
пилой, а обязательно вытесывают топором. Потом эту доску полгода сушат в
тени - не на солнце, боже упаси, ее сушат, а непременно в тени. Потом,
распарив конец доски, его загибают как следует, в самый раз. И опять сушат.
А когда высушат - считай, что лыжа наполовину готова.
Теперь остается оклеить эту лыжу камусом - оленьей шкурой, шерстью
наружу, ворсом назад. И не каким-нибудь, боже упаси, столярным или
конторским клеем приклеивается камус, а обязательно рыбным клеем, который
приготовляется из рыбьих костей. Потом опять сушат.
Точно так же, по тем же самым строгим правилам, мастерится вторая лыжа.
И - в добрый путь.
У этих лыж, помимо остальных замечательных качеств, есть удивительное