"Александр Рекемчук. Молодо-зелено" - читать интересную книгу автора

- Но ведь вы сами, Степан Семенович, не пустили меня на сессию
райсовета, где обсуждались организационные вопросы... И если я не ошибаюсь,
Степан Семенович, вам за это, кажется, крепко влетело, - заметил Николай.
Прораб Лютоев лезвием стальной рулетки почесал затылок.
- Д-да, немножко... Но ведь ты сам, Николай Бабушкин, помнишь, какая
сложилась обстановка: конец года был, обязательство, а людей в обрез... И
потом, знаешь, что я тебе скажу, Николай? Организационные вопросы - это еще
не самые важные вопросы. Есть вопросы важнее!..
Тут прораб Лютоев окончательно затолкал стальную ленту в круглую
коробочку, будто вложил клинок в ножны, и посмотрел на Колю Бабушкина
задумчиво и ласково.
- Ты садись... - снова сказал он, И это прозвучало, как "ты не
обижайся".
Николай сел. Чего тут обижаться.
- Есть вопросы важнее, - сказал прораб Лютоев. - Я имею в виду кирпич.
Нам срочно нужен кирпич. Позарез нужен... Я не буду больше разговаривать по
рации с инженером Черемныхом, потому что не могу засорять эфир словами,
которые у меня кипят на душе... И поехать в Джегор я не могу: наш здоровый
коллектив еще нельзя оставлять без присмотра...
Глаза прораба увлажнились от грусти.
- Так вот, в Джегор поедешь ты. И немедленно, то есть завтра утром...
Ты явишься к главному инженеру завода и предъявишь свои депутатские
полномочия. А не поможет - иди в райисполком, иди в райком партии и даже
выше. Но чтоб кирпич был. Кирпич должен быть. Без кирпича ты не
возвращайся!..
Прораб стукнул по столу круглой рулеткой - будто наложил печать.
- А если ты вернешься без кирпича, то мы лишим тебя нашего доверия и
отзовем из депутатов обратно. И выберем себе другого слугу народа. Более
настырного и пробивного товарища... Понял?
- Понял, - ответил Николай Бабушкин. - Чего тут не понимать.
Солнце достигло своего январского апогея. Оно лежало в сугробах,
наполовину зарывшись в холодный снег, и нежилось в этом снегу, как в пуху.
Его косые - чистого золота - лучи дробились о стволы деревьев, разлетались в
мелкие брызги, искристой пылью оседали на снег.
И с неба - безупречно синего, купоросной синевы - тоже сыпались искры.
Сыпалась какая-то пыль, почти неприметная глазу, - только посверкивая в
лучах солнца, эта пыль становилась заметной, и тогда угадывалось, что весь
воздух вокруг насыщен этой прозрачной пылью. Непонятно, откуда берется она -
эта пыль. Может быть, она выпадает из облаков? Или ее ветер сдувает со
взмыленных кедровых вершин? Но ведь в небе нынче - ни облака, а там, у
кедровых вершин, - ни ветерка...
Николай Бабушкин облизнул запекшиеся от стужи губы, перевел дыхание -
вроде бы с третьей скорости на вторую. Изо рта у него валил плотный пар.
Несмотря на сорокаградусный мороз, ему было жарко.
Он замедлил бег, остановился, прислушался. Чутко прислушался к тому,
как стучит в ребра сердце. Сердце стучало исправно, ровно и весело. Сердце
стучало, как ему и положено, и гнало по жилам горячую кровь.
"Хорошая машина..." - похвалил Николай свое сердце, и оно, в ответ на
похвалу, преисполнилось благодарности.
Сейчас, когда Николай Бабушкин, отмахав на лыжах по тайге тринадцать