"Виктор О`Рейли. Забавы Палача [B]" - читать интересную книгу автора

тобой.
- Кто это - Пирс?
- Падрейг Пирс, - ответил Килмара, - ирландский национальный герой, поэт,
романтик и мечтатель. Он был одним из лидеров восстания против англичан в
тысяча девятьсот шестнадцатом году, которое привело к завоеванию
независимости в двадцать втором. Сам он, конечно, до этого не дожил. Его
взяли в плен после одной кровавой схватки, поставили к стенке и
расстреляли. В компании с другими пленными.
- Обычный конец романтиков и мечтателей, - сказал Гюнтер.
- Добрый вечер, - произнес с порога Фицдуэйн.
- Легок на помине, - заметил Килмара.
Данель не хотел признаваться даже самому себе, что на душе у него
неспокойно. Было совершенно непонятно, с чего бы высокообразованному,
трезвомыслящему космополиту, истинному представителю двадцатого века,
поддаваться этому чувству так близко от дома и в столь хорошо знакомой
стране. И тем не менее, в лесу царила, мягко говоря, тревожная атмосфера.
Птиц почему-то не было слышно, лес окутала странная, почти полная тишина.
Его сапоги бесшумно ступали по жирной, смешанной с перегнившими листьями
почве. Это было смешно, но ему чудилось, будто он слышит стук своего
собственного сердца.
Время от времени раздавался внезапный шорох, словно где-то неподалеку
пробежало крупное животное - лиса или барсук, - но в остальном гнетущая
тишина ничем не нарушалась.
Данель пожалел, что не пригласил с собой кого-нибудь из коллег. Он не
слишком любил преподавателей колледжа, но их общество иногда бывало
полезным, а в данном случае даже самый занудный из учителей оказался бы
как нельзя более кстати. Постепенно директор понял, что за чувство его
гложет. Это был давно знакомый человечеству недуг, который можно не только
ощущать, но и обонять. Страх.
В лесу было темнее, чем он ожидал. Такие короткие, сумрачные мартовские
вечера бывают, наверное, только в Ирландии. Ему захотелось куда-нибудь на
юг, где тепло, солнечно и сухо - главное, сухо. За шиворот ему скользнула
дождевая капля, потом еще и еще одна. Его начала пробирать дрожь, стало
холодно.
Охватившее его чувство менялось. Это был уже не страх. Спотыкаясь, он
пробирался вперед в густеющих сумерках, ветви деревьев и колючие кусты
хлестали его и цеплялись за одежду. Чувство стало вполне определенным.
Теперь не было уже никаких сомнений. Его одолевал полный, не рассуждающий,
слепой, панический ужас.
Он сделал остановку и попытался привести свои нервы в порядок. Очень
медленно, дрожащей, как от малярии, рукой, он достал из кармана белый
носовой платок и вытер холодный пот, дождевые ручейки и грязные следы от
задевших его веток. Эта аккуратно выполненная операция слегка успокоила
его. Он снова овладел собой. Он сказал себе, что выглядит смешно и что для
такой всепоглощающей паники нет никаких разумных оснований.
Он двинулся дальше. Подлесок стал более густым, а петляющая тропка пошла в
гору. Он понял, что старый дуб, источник всех его неприятностей - чтоб ему
сгнить! - уже близко. Но облегчению не суждено было быть долгим: почти тут
же он споткнулся о выступающий корень и полетел в грязь головой вперед. Он
медленно поднялся; сердце его бешено стучало.