"Райнер Мария Рильке. Рассказы о Господе Боге" - читать интересную книгу автора

некоторым песням, и пятнадцатилетним юношей тот мог уже петь больше и лучше,
чем все взрослые парни в деревне и окрестностях. Но старик то и дело, чаще
всего по праздникам, когда бывал немного под хмельком, говорил ему:
"Егорушка, голубчик, я уже научил тебя петь многие песни, многие былины, да
еще сказания о святых, почти на каждый день по сказанию. Но ведь я, как ты
знаешь, самый искусный лирник в губернии, а мой отец, похоже, знал все песни
со всей Руси, да к тому же татарские истории. Ты еще слишком молод, поэтому
я еще не рассказал тебе самые прекрасные былины, в которых слова - как иконы
и ни в какое сравненье не идут с обычными словами, и ты еще не научился петь
те напевы, которые никто, хоть казак, хоть мужик, не может услышать и не
зарыдать". Тимофей повторял это сыну каждое воскресенье и по всем
многочисленным русским праздникам, значит, довольно часто. Пока тот после
одной жаркой ссоры со стариком не исчез вместе с красавицей Устинькой,
дочерью бедного пахаря.
На третий год после этого происшествия Тимофей захворал. Как раз в это
время собрались в дорогу несколько из тех бесчисленных странников, что со
всех концов необОятной Руси бредут нескончаемым потоком в Киев. И сосед Осип
пришел к больному: "Я иду со странниками, Тимофей Иваныч, позволь мне
напоследок обнять тебя". Осип не был дружен со стариком, но, отправляясь в
столь далекое путешествие, он счел необходимым попрощаться с ним, как с
отцом. "Я иногда обижал тебя, - всхлипнул он, - прости мне, дружище, это
было во хмелю, за такое не гневаются, сан понимаешь. А я непременно помолюсь
за тебя, и свечу поставлю. Ну, прощай, батюшка Тимофей Иваныч, Бог даст, еще
поправишься, тогда снова споешь нам что-нибудь. Да-да, давненько уж ты не
пел. А что это за песни были! Вот хоть о Дюке Степановиче, думаешь, я забыл?
Эх ты, глупый. Еще как помню! Конечно, как ты певал... уж кто-кто, а ты-то
мог спеть, это, скажу тебе... Бог дал тебе это, другому он дает другое. Мне,
например..."
Старик, лежавший на печи, с кряхтеньем повернулся и сделал движение,
как будто хотел что-то сказать. Словно бы тихонько прозвучало имя Егора.
Может быть, он хотел передать ему весточку? Но когда сосед, обернувшись в
дверях спросил: "Что, Тимофей Иваныч?" - тот уже опять лежал совсем тихо и
лишь покачивал своей белой головой. И все же - Бог знает, как это случилось
- не прошло и года после того, как ушел Осип, когда совершенно неожиданно
возвратился Егор. Старик узнал его не сразу, так как в избе было темно, а
старческие глаза с большой неохотой воспринимали новый чужой облик. Но когда
Тимофей услышал голос пришельца, он вздрогнул и соскочил с печи на свои
старые дрожащие ноги. Егор подхватил его и они сжали друг друга в обОятиях.
Тимофей плакал. Молодой человек без конца спрашивал: "Давно ли ты болеешь,
отец?" Когда старик немного успокоился, он снова забрался на печь и другим,
строгим тоном спросил: "Что же твоя жена?" Егор, помолчав, сплюнул. "Знаешь,
я прогнал ее, вместе с дитем". Он помолчал еще немного. "Как-то ко мне
пришел Осип. - Осип Никифорович?- говорю. - Да, - отвечает, - я самый. Твой
отец болен, Егор. Он больше не может петь. Теперь в деревне совсем тихо,
будто она вымерла, деревня наша. Не слышно топоров, пусто на улицах, никто
больше не плачет, да и для смеха нет подходящих причин. - Я задумался. Что
было делать? И я позвал мою жену. - Устинька, - говорю, - я должен вернуться
домой, там никто больше не поет, теперь мой черед. Отец-то болен. - Хорошо,
- сказала Устинька. - Но я не могу взять тебя с собой, - обОяснил я ей, - ты
же знаешь, отец не захочет тебя видеть. И обратно к тебе я тоже вряд ли