"Райнер Мария Рильке. Рассказы о Господе Боге" - читать интересную книгу автора

- И она была очень стара, когда умерла? - осведомился Эвальд,
подхватывая мой тон.
- 400 или 500 лет, - ответил я в соответствии с истиной, - многие из ее
родственников достигли несравненно более почтенного возраста.
- Как, ни разу не угодив в книгу? - удивился мой друг. Я пояснил:
- Насколько мне известно, они все время переходили из уст в уста.
- И никогда не спали?
- Нет, почему же, с уст певца они иногда спускались в чье-либо сердце,
где было тепло и уютно.
- Разве люди были такими тихими, что песни могли спать в их сердцах? -
Эвальд, кажется, не мог мне поверить.
- По всей видимости, были. О них рассказывают, что они меньше говорили,
танцевали медленно нарастающие танцы, в которых было что-то баюкающее, а
главное - они не смеялись громко, что то и дело слышишь сегодня. несмотря на
повсеместную высокую культуру.
Эвальд хотел было спросить о чем-то еще, но передумал и улыбнулся:
- Я все расспрашиваю да расспрашиваю, а ведь у Вас. наверное, есть
наготове еще какая-нибудь история? Он посмотрел на меня с ожиданием.
- История? Не знаю. Я хотел только сказать вот что: эти песни были
наследственным достоянием в некоторых семьях. Их получали и передавали
дальше, не совсем нетронутыми, со следами ежедневного пользования, но ничуть
не поврежденными, подобно тому, как переходит от отцов к сыновьям старая
Библия. Лишенный наследства отличался от своих полноправных братьев тем, что
он не мог петь или в лучшем случае знал лишь малую часть песен своих отцов и
дедов и вместе с остальными песнями терял многое из пережитого, о котором
повествуют народу все эти былины и сказки. Так, например, Егор Тимофеевич
женился против воли своего отца, старого Тимофея, на молодой красивой
девушке и уехал с нею в Киев, святой город, в котором так много могил
великомучеников святой православной церкви. Его отец, Тимофей, который по
всей округе, куда только можно доехать за десять дней пути, слыл самым
искусным лирником, проклял своего сына и рассказывал соседям, как часто он
убеждался, что лучше уж совсем не иметь детей, чем иметь такого. Тем не
менее вскоре он совершенно онемел от горя. И он отправлял назад всех молодых
людей, которые толпились вокруг его избы, чтобы стать наследниками
бесчисленных песен, заключенных в старике, словно в запылившейся скрипке.
"Отец, батюшка ты наш, дай же нам хоть одну какую-нибудь песню. Мы бы
разнесли ее по деревням, и вечерами, когда затихают коровы в стойлах, ты
слышал бы ее во всех дворах". Но старик, который все время сидел на печи,
целый день лишь качал головой. Он уже плохо слышал, и так как он не знал,
молчат ли парни, которые теперь беспрестанно прислушивались вокруг его дома,
или опять просят, то он без конца повторял своей белой трясущейся головой:
нет, нет, нет - пока не засыпал, и даже еще какое-то время во сне. Он бы с
великой радостью выполнил просьбу парней, ему самому было горько, что его
немой мертвый прах ляжет на эти песни, может быть, уже совсем скоро. Но если
бы он попытался учить кого-нибудь из них, ему непременно вспомнился бы его
Егорушка, и тогда - кто знает, что бы тогда случилось. Ведь никто не видел
его плачущим лишь потому, что он вообще всегда молчал. За каждым его словом
стояло рыданье, и ему каждый раз приходилось очень быстро и осторожно
закрывать рот, чтобы оно не вырвалось вместе со словом наружу.
Старый Тимофей очень рано начал учить своего единственного сына Егора