"Феликс Разумовский. Поганое семя ("Умытые кровью" #1)" - читать интересную книгу автора

хорошо, а вот штиблеты подкачали: серые от пыли, никакого блеска. Бренча
наградами, он вышел в коридор и похромал на кухню, где звенели тарелки в
раковине.
- А где у нас вакса?
- А где ей быть, как не в ящике на этажерке. - С грохотом высыпав
вилки, Дарья Дмитриевна обернулась. Закрыла воду, подошла к Зотову и, не
смея коснуться его мокрыми руками, вдруг разревелась, как-то неумело,
по-детски. - Ох, Павел Андреич, Павел Андреич. Знала ведь, что генерал
важная шишка, а тут впервые увидела в форме, при наградах.
Понял Зотов, по дочке заплакала, жить бы да жить, при таком-то тесте.
Он молча дождался, пока Дарья Дмитриевна отойдет, неуклюже тронул ее за
плечо и, вспомнив о штиблетах, похромал в прихожую. Женских слез он не
выносил.
Порядок у Дарьи Дмитриевны был образцовый - вакса точно отыскалась в
ящике на этажерке. Плоская жестяная коробочка, на которой было написано
"Гуталин черный". Зотов запустил в нее щетку, зачем-то поплевал на щетину,
но только согнулся, как в сердце проснулась боль - тупая, скорее даже не
боль, а так, напоминание, memento mori1. "А, к черту, все равно слякоть". Он
бросил обувные причиндалы в ящик, а в это время проснулся телефон.
- Дед, такси через десять минут, с Декабристов едет. - Артем с
важностью положил трубку и, не удержавшись, ткнул пальцем в завесу
наград: - А это чей?
- Испанский. - Зотов незаметно потер грудь и вдруг явственно
почувствовал тяжесть парадного кителя. "Как бульдог-медалист. Надо было
по-простому, с орденскими планками". Ему захотелось позвать Дарью
Дмитриевну, чтобы накапала валидола, но что это за праздник, такую мать, с
валидолом. Орденоносец хренов. Кряхтя, он надел шарф, нахлобучил тяжелую,
явно не уставную папаху и взялся за добротную, генеральского фасона шинель.
- Давай-ка помогу, Павел Андреевич. - Дарью Дмитриевну не нужно было
звать, сама подошла. - Что-то бледный ты. Может, не ехать, полежал бы лучше.
К гусю не притронулся, там-то небось такого не дадут. И вдруг закричала,
громко, как на пожаре: - Алена, сюда иди, дедушка уезжает.
Та вышла не сразу, босиком, зевая. Спала. На худенькой щеке остался
рубчик от подушки.
"Что из нее вырастет? - Вздохнув, Зотов посмотрел на угловатые девичьи
плечи и, снова почувствовав в сердце боль, неожиданно разозлился. - Не
мякнуть, в первый раз, что ли".
- Присядем на дорожку. - Дарья Дмитриевна придвинула ему табурет, а
сама с детьми устроилась на шкафчике для обуви. - Может, не поедешь,
Андреич? Что-то так на сердце тяжело. - В ее глазах блестели слезы.
- Да ладно тебе, Дарья Дмитриевна. - Через силу улыбнувшись ей, Зотов
поднялся. Потрепал по щеке Аленку, подмигнул Артему и в который уже раз сам
себе удивился. Ну да, это его семья. Семья - от слова семя. Как же! "Все
твое - не твое". Ах ты старая французская перечница!
Он отжал собачку замка и, шагнув за порог, осторожно захлопнул дверь.

III

В фойе было многолюдно и празднично. Переливалась гирляндами новогодняя
елка. Сверкали сапоги и улыбки. Блестели лысины, знаки "Почетный чекист", а