"Феликс Разумовский. Поганое семя ("Умытые кровью" #1)" - читать интересную книгу автора

взводный?
- Хорунжий был, ваш бродь, преставился третьего дня. - Казак пригладил
пущенный из-под фуражки чуб, вздохнул, и в негромком голосе его промелькнуло
осуждение. - Дюже много понимал о себе, зараз и напоролся на железо. У нас
ведь, ваш бродь, как гутарят? - Усмехнувшись, он глянул на Граевского, и тот
заметил, что урядниковы глаза какие-то выцветшие, с сумасшедшинкой. - В
пластунском деле дюже важен лисий хвост да волчья пасть. А ежели нет ни того
ни другого, зараз пропадешь, будь ты хучь войсковой старшина.
Его нос, обгоревший на солнце, лупился, кожа у ноздрей сходила
шкурками.
- Ладно, пошли. - Граевский вдруг понял, что казак много старше его,
наверное, годится в отцы, и ему, выросшему без родителей, сделалось
неловко. - Тебя, Акимов, как по имени-отчеству?
- Степан я, Егоров. - Урядник равнодушно пожал плечом и, легко
поднявшись, потянулся вниз по косогору. Его короткие, по-кавалерийски кривые
ноги упруго несли кряжистое, плотно сбитое тело. Глядя на него, поднялся и
Граевский. Он был среднего роста, осанист и лицом походил на Георгия
Победоносца с патриотических плакатов "За отечество". Русский витязь с
погонами поручика на широких плечах. С похмелья.
Скоро редкое мелколесье кончилось, за чахлыми, рано пожелтевшими
березками пошли деляны несжатой ржи. Было душно, в раскаленном воздухе
танцевали жаворонки. Скорбно шуршали на ветру поникшие колосья, и, обминая
их в руках, Акимов кидал в рот черствое, перестоявшееся зерно, переживал:
- Пропали хлеба!
Шли недолго. У края поля, на отшибе, показался сгоревший, брошенный
хозяевами хутор. Все пожрал огонь, кроме стодола - просторной, крытой
соломой сараюхи, в которой и располагался отряд в ожидании дела. Приказ был
строг - не высовываться до темноты.
- Иди к своим, Степан Егорыч, я сейчас. - Легко ступая, Граевский
проверил часовых и, чувствуя, как по спине сочится струйкой пот, глянул в
сторону реки. Парит, хорошо бы выкупаться!
Совсем некстати память вдруг перенесла его в прошлое, в дешевый
меблированный номер, ангажированный на трое суток. Стояла такая же жара, так
же он обливался потом, а руки его крепко сжимали Варварины бедра.
Навалившись грудью на подоконник, она прерывисто дышала, и Граевский
чувствовал, как дрожит ее тело в преддверии обморочно-блаженного,
заставляющего забыть все на свете восторга страсти. А за грязным стеклом по
Невскому под звуки флейт шли войска - в полном походном снаряжении, с
вещмешками, бренча манерками. Каменные лица солдат были покрыты пылью, в их
красных от недосыпу глазах застыл страх. "Левой, левой", - мерно
покачиваясь, шли на убой покорные, широкостопые мужики. Шумел многоголосый,
сияющий Невский, брызгали пеной рысаки, и женщины, плача, крестили
проходившие войска. Пушечное мясо.
Они с Варварой собирались в то лето поехать в Крым - чтобы море, звезды
и целый месяц счастья вдвоем. Все полетело к черту. Его срочно отозвали в
полк и бросили в мясорубку войны. От мечты не осталось ничего, только вкус
Варвариных слез на губах да ее страстный шепот в последнюю ночь.
"Сантименты перед боем хуже поноса". Граевский вдруг разозлился на
себя.
- Я тебе покурю на посту! - Он свирепо глянул на часового, поправил