"Феликс Разумовский. Зона бессмертного режима" - читать интересную книгу автора

дороги, возводила дома, рыла траншеи. Только вот работала не на закрома
родины, а на конкретных, знающих свое дело людей. Отсюда и достаток, и
деревянные дворцы, и отапливаемые круглогодично теплицы. Не сто пятьдесят
рублей зарплаты в месяц в два захода.
"Так, говоришь, начало всех начал? - Бродов тронул могучую калитку на
пружине, не спеша вошел, отодвинул засов, приоткрыл ворота. - М-да, надежный
причал". Сел на своего механического зверя, зарулил во двор и увидел зверя
настоящего, живого, во плоти и шерсти. Котяру Тимофея. Огромного,
башкастого, настоящего сибиряка. Тот еще был мелкий хищник, древнее
животное - ужасный ловелас, невиданный бретер и жуткий хулиган. Видели не
раз, как он ухлестывал за соболюшками, псы во всей округе не связывались с
ним, а однажды он по-крупному поссорился с лисой, с весьма печальными для
той лисы последствиями. Сейчас же хищник пребывал в засаде - судорожно бил
хвостом, алчуще скалил пасть и не сводил глазищ с вороны, разгуливающей у
сарая. Гневно он посмотрел на Бродова, испортившего ему всю малину, матерно
мяукнул, зашипел и живым болидом, рыжим и хвостатым, полетел куда-то в
сугробы за хозблок. Ездят тут всякие на механических уродах, рычат
непотребно, распугивают дичь. И где теперь, спрашивается, добычу взять? Мыши
все в округе пойманы, крысы передушены, змеи на зимовке, кроты ушли в
подполье. Поневоле полезешь чей-нибудь курятник. В общем, чудо как хорош был
хищник Тимофей, не рыжий сибирский кот, а настоящий орел. А вот собачьей
будки во дворе что-то не было видно - и не бином Ньютона, и не квадратура
круга, любому местному понятно, почему это так*.
______________
* В сибирских селах собаки нет в тех дворах, где хозяин сидел.

А между тем послышалось движенье, мощно отворилась дверь, и на крыльцо
ступил хозяин дома Глеб Иванович Бродов. Такой же, как и сын, огромный,
рослый, только вот не бритый гладко, по-городскому, а с окладистой бородой.
- Ну, Данила, здорово, - спустился он с крыльца к Бродову-младшему,
мощно поручкался с ним, с чувством обнял. - Давненько не виделись.
- Здравствуй, батя. - Данила закряхтел, радостно оскалился. - Ну уж
давно. С прошлого семинара. Недели две будет.
Ладно, разговоры разговаривать на морозе не стали, пошли в дом. В
светлую, обставленную добротной мебелью просторную комнату с высоким
потолком, большими окнами, внушительной, в зеленых изразцах печью. Пахло
чистотой, хлебом, глаженым бельем. Родительским домом.
- Здравствуй, мама, - расцеловался с матерью Данила, вытащил пуховый,
наверное, уже сотый по счету платок. - Вот, для тепла. А где наша геройская
баба Аля?
На полном серьезе сказал, без тени улыбки. Его бабушка по отцу, Алена
Дормидонтовна, за свою долгую жизнь повидала всякого. Дочь
двоеданца*-мельника, раскулаченного товарищами, она добровольцем в
Отечественную отправилась на фронт, воевала, была ранена, выжила в
концлагере и вернулась домой беременная и наполовину седая. Однако не
пропала. Вскоре вышла замуж за крепкого сибиряка, вырастила и воспитала
четырех сыновей и сейчас, похоронив супруга, жила у старшего - в полнейшем
уважении, довольствии и радости. Хоть и на девятый десяток пошла, а умирать
не собиралась. Зубы все свои, осанка статная, взгляд живой, оценивающий, с
незлобивым юмором. Так смотрят бывалые, много чего видевшие люди. В общем,