"Феликс Разумовский. Смилодон " - читать интересную книгу автора

кладут. Что возьмешь с тюремщиков - падлы.
Стол тем временем был уже готов. Дымилась кружка с чифирем,
благоухали сало, лук, чеснок, порезанные конфеты, вяленная дыня. Семейники
в хорошей, неуставной, одежде сидели молча, улыбались, ждали Бурова - ему
был уготован самый смак, цимус, первый глоток. Все знали, что при выходе
из "бочки" положено в последний день не прикасаться к пайке, она идет тем,
кто остается.
- Ништяк, иркутский "Самой лучшей среди зэков Сибири считается
ферментация, производимая на Иркутской чаеразвесочной фабрике. У ее ограды
сооружен памятник чифирю - большой заварной чайник с надписью: "Грузинский
чай".", - Буров с наслаждением глотнул, блаженно улыбнулся и передал
кружку соседу, рослому сибиряку Зырянову, тоже мокрушнику. - Славный
подъем, в жилу пошел.
Есть ему хотелось до тошноты, но он не торопился с салом, взял
маленький кусочек дыни и принялся неторопливо жевать. Пусть желудок
привыкает, входит в норму. После "бочки" жрут от пуза только недоумки,
загибающиеся потом от болей и спазмов. Тише едешь, дальше будешь. Хотя,
строго говоря, он и так последний месяц прожил, словно в небытии, с
головой погрузившись в трясину изолятора. Тридцать суток одно и то же -
холод, подведенное брюхо, дремота "в цветке" "В разных зонах называется
по-разному: "спать в клумбе", "розой", "в цветке". Способ не замерзнуть и
выжить в условиях штрафного изолятора. Заключается в том, что блатные,
мужики и чистые, незапаршивевшие "черти" раздеваются, половину одежды
расстилают на полу, ложатся на нее и, обнявшись, укрываются сверху другой
половиной. Педерастам спать в клумбе не разрешается.". Каменные брызги на
стенах "Имеется в виду цементная шуба - творение изобретателя Азарова,
который впоследствии сошел с ума.", параша из манессмановой трубы "Из них
делают газопроводы.", пидер Таня Волобуев, замерзшим петухом сидящий на ее
крышке. Тридцать дней и ночей, вычеркнутых из жизни. Да, впрочем, что там
месяц - последние полтора года.
- Ты хавай давай, корешок, хавай, - Зырянов вытащил жестянку, с
лязгом вскрыл ее заточенным о стену ступиком "Ступик, супинатор -
металлическая пластинка из-под стельки в обуви, заточенная для
использования в качестве ножа." и с улыбкой, подмигнув, придвинул Бурову.
- Братская могила. Масса фосфора. - Замолчал, выкатил желваки на скулах и
резко, словно в грудь врага, сунул супинатор в еловую столешницу. - Всех
бы ментов вот так же, рядами. В одну банку.
Внутренние органы, за исключением женских, Зырянов не любил. До
тюрьмы и зоны он вкалывал водителем, крутил-накручивал баранку молоковоза,
мирно, спокойно, никого не трогая. Едет себе машинка из Иркутска в Братск,
весело порыкивает верный друг мотор, а в цистерне, в гуще молока,
бултыхается на проволочке шеверюшка масла. Впрочем, она только поначалу
шеверюшка - по прибытии обрастает парой-тройкой килограммов. Не бином
Ньютона, все так делают, жить-то надо. И все было бы хорошо, если бы не
гаишники, наглые, любознательные и жадные. Так и хочется им урвать
побольше масла на свой бутерброд с икрой. В общем, как-то не сдержался
Зырянов, двинул от плечища рукой. А мент оказался хилый, гнилой, копытами
накрылся, не приходя в сознание. Зато вот чалку за него навесили не хило,
не посмотрели на состояние аффекта, наличие беременной жены и
положительной характеристики с работы. Так за что, спрашивается, любить