"Лев Разгон "Плен в своем отечестве" (Автобиографические рассказы)" - читать интересную книгу автора

Но что можно узнать из этих дел? Свидетельства жизни и смерти людей в
лагере? Но и они содержат такое же вранье, как и вся наша отчетность.
Липовые планы и липовые отчеты об их обязательном выполнении и даже
перевыполнении. Ходила в свои годы поговорка: "Без туфты и аммонала - не
построили бы Беломорканала". Туфта, то есть приписка невыполненных работ,
была основой всей жизни лагеря. Без отчетного вранья невозможно было бы
хоть что-нибудь делать в лагере, невозможно было удержаться на месте.
Впрочем, что об этом говорить! Теперь-то мы знаем, что "процветание" в
годы владычества Сталина и его наследников было непроходимым враньем.
Огромные, построенные каторжным трудом заводы не работали, импортное
оборудование не давало и десятой части продукции, которую оно должно было
давать. И вся официальная статистика была лживой от начала до конца -
начиная с отчета о производстве зубных щеток и кончая результатами
общегосударственной переписи населения. И взятое из воровско-лагерного
лексикона слово "туфта" стала общелитературным словом и начало нормально
употребляться в газетах, журналах и книгах.

Но, может быть, в этих архивах содержатся сведения о том, как погибали
люди в лагере? Такие сведения были, но и они были беспредельно лживы и
безнравственны. У нас на Первом лагпункте зимой 1938/39 года ежедневно
умирало 20-30 человек. Естественно, что маленькая больничка, рассчитанная
на десяток-полтора коек, не могла пропустить такое количество больных и
умирающих. Поэтому один большой барак с двухэтажными сплошными нарами был
объявлен "больницей". Туда клали - иногда прямо с вахты, после прихода из
лесосеки - больных, вернее, умирающих. Иногда они умирали в тот же день,
иногда лежали в этой "больнице" день или два. Редкие-редкие люди выживали
в этой "больнице", чтобы из нее перейти в команду "слабосильных" и там
набираться силенок, дабы снова отправиться в лес. Конечно, этих умирающих
никто не лечил, даже не осматривал, ибо ставить диагноз не было никакой
надобности, а лечить их было нечем. И каждое утро в санитарной и плановой
части отмечалось, сколько за прошедшие сутки из списочного состава "убыло
по литеру В" - так в отчетности шифровалась смерть заключенных. Да еще в
учетной части ставилась против фамилии, чей труп уже увезли на лагерное
кладбище, соответствующая отметка. Вот за этим следили строго! Списочный
состав должен был быть "в ажуре", ни один из заключенных не мог затеряться
в этой огромной многомиллионной империи.

Летом тридцать девятого года лагерный врач, заключенный Александр Кузьмич
Зотов, вызвал к себе в больничку десяток людей. Все они были или на общих
работах, или же числились в "слабкоманде", у всех в формуляре, в графе
"образование", значилось - "высшее". Вместе с Зотовым в санчасти находился
и сам ее начальник - фельдшер со знаками младшего лейтенанта
государственной безопасности. А на столе лежала огромная стопа
многостраничных незаполненных дел. Младший лейтенант объяснил вызванным
арестантам предстоящую им работу государственного значения. Бланки эти
были присланные из санитарного отдела лагеря "истории болезни". Их
предстояло заполнить на все те сотни людей, которые уже гнили в безымянных
могилах. Лейтенант закончил свою лаконичную, государственного значения
речь и ушел. А Александр Кузьмич объяснил все проще. Вот лежат списки
умерших. О них известны только имя, отчество, фамилия, год и место