"Лев Разгон "Плен в своем отечестве" (Автобиографические рассказы)" - читать интересную книгу автора

сменят другие. Ибо в эти наиболее убойные годы этапы шли один за другим, и
главной заботой начальства было - как принять заключенных. Конечно,
несложно было открыть новый лагерь: привозили в тайгу, окружали кусок леса
колючей проволокой, ставили вышки, и начинай... Но это все же требовало
расходов: строительство бараков, столовой, вольнонаемного поселка и пр. и
пр.

Проще было пропускать людей через уже обустроенный и действующий лагерь. И
для размещения все новых и новых этапов не обязательно было даже строить
новые бараки. Первую зиму на Первом лагпункте Устьвымлага я прожил в
палатке. Огромная, длинная палатка из обыкновенного брезента, в ней
двухэтажные сплошные нары, даже не из досок, а из кругляка - тонких
бревен; посередине палатки - печь, сделанная из обыкновенной железной
бочки из-под бензина. Печь раскалена до красноты, находиться около нее
невозможно, но зато в углах палатки - нетающие сугробы снега. И, конечно,
никаких постельных принадлежностей. Так тесно, что все спят на боку,
прижавшись друг к другу, и поворачиваться можно только всем вместе - по
команде... И хотя нары из кругляка не самое удобное ложе, а подушку
заменял обрубок бревна, мы засыпали мгновенно: ах, какое это блаженство -
проваливающий в ничто арестантский сон! И какое это ужасное пробуждение,
когда тебя разбудит удар молотком по рельсу у входа и надо первым делом
отдирать от нар и брезента примерзшие за ночь волосы... Я уже писал в
своей книге, что из нашего московского этапа в 517 человек, прибывших
осенью тридцать восьмого года, к весне тридцать девятого осталось всего 22
человека. А остальные, вместе с сотнями других, закопаны на лагерном
кладбище, которое сейчас, наверное, и обнаружить невозможно под зарослями
поднявшегося молодого леса и кустарников. Умерших сменяли другие. Всякая
статистика о количестве заключенных на такое-то число - неточна, неверна.
Ибо она не отражает сменяемость "контингента", быструю замену погибших
новыми, из непрерывно поступающих этапов.

* * *

Свой знаменитый труд Александр Исаевич Солженицын определил как "Опыт
художественного исследования". Очень точное, делающее честь скромности
писателя название. Оно и не могло быть другим, ибо основывалось только на
рассказах, иногда не прямых, а пересказанных, и на своем личном, к счастью
для автора не очень богатом, лагерном опыте. Я верю, что когда-нибудь
будет предпринято не художническое, а научное, основанное на документах
исследование того явления, которого не знала всемирная история. Уже сейчас
просачиваются кой-какие подлинные документы. Объясняется это не
либерализмом нынешнего КГБ, а тем, что лагеря находились не в ведении
непосредственно НКВД, а ГУЛАГа, который был, собственно, почти
самостоятельным ведомством. А потом, когда произошло разделение между
Министерством государственной безопасности и Министерством внутренних дел,
то лагеря очутились хотя и в родном по душе и назначению ведомстве, но все
же другом. И лагерные дела попадали не в сейфы Госбезопасности, а в
обыкновенные шкафы Министерства внутренних дел. А там и возможность
заглянуть более возможная.