"Е.Б.Рашковский, А.Я.Гуревич и другие. Человек в истории: Личность и общество " - читать интересную книгу автора

насколько это реально в изобразительном отношении воплощалось), находящейся
на лике Божьем, в oculus Dei. Это только мистически одаренным богословам Бог
мог представляться окружностью, центр коей везде, а радиус нигде.
Предстоящий (пред-стоящий) перед средневековой фреской или иконой вполне
явственно (благодаря особо на то рассчитанным геометрическим построениям)
видел, откуда бьет на него "фонтан реальности" и в лучшем случае ощущал себя
на другом конце радиуса. Ну, а связанный с личным Богом личным к нему
отношением индивид уже несет в себе зародыш личности, который при
совокупности благоприятных предпосылок разрастается в нем как
самовозрастающий логос и на определенном этапе развития социума приведет к
отчуждению - сначала от Бога, потом от других людей. Что западный мир с
конца века - нет, по большому счету, с романтиков - и переживает.
А что же на Дальнем Востоке? В китайско-японской живописи нет ни
прямой, ни обратной перспективы. Нет единого центра ни снаружи, ни внутри
картины. Нет единой точки зрения и даже нескольких точек зрения. Есть
бесцентренность - растворение (зафиксированное композиционными приемами в
знаковой форме) художника в изображаемом им мире. Этот мир космичен -
пространство его неоднородно, оно прерывисто, разные планы различаются не
размерами, а белыми пустотами - то ли туманной дымкой, то ли мировой
пневмой, то ли вселенской Пустотой, из коей весь феноменальный мир постоянно
исходит и в которую непрестанно уходит, У художника нет места, точки стояния
в этом мире, зрение его космично - ему открываются не ракурсы, а все
основные слагаемые мироздания целиком. Итак, у дальневосточного художника не
было своей обособленной точки зрения на мир, он не смотрел на него со
стороны, а считал (вполне справедливо) себя его частью. В то же время и в
макрокосме не было аксиологического единого центра (он мог быть в
отвлеченных спекуляциях - в виде мировой горы, но не в реальном
мировоззрении) .Сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы признать в
дальневосточной традиции отсутствие личности как социопсихологической
категории. К материалу изобразительному разве что можно добавить, что в
классической поэзии - китайской и японской - практически отсутствуют личные
местоимения, глагольные формы также не дают во многих случаях однозначно
определить субъект или объект действия (высказывания), род и число. В
большом количестве встречаются назывные и экскламационные предложения с
эмфатическими частицами (особенно у японцев). Наиболее грамматически
правильно переводить эти стихи следовало бы без "я", "ты", "тебя" и т. д. с
глаголами в инфинитиве, но европейскому сознанию столь безличное выражение
чувств не может в массе своей быть созвучным или даже понятным.
И последний штрих, который с пластической наглядностью позволит
представить последовательные уровни различия между западным и восточным
индивидами. Почти в одно и то же время - с разницей примерно в 20 лет -
итальянский художник Микеланджело и японский художник Эйтоку получили по
важному государственному заказу на монументальные работы. Микеланджело,
расписывая огромное пространство плафона Сикстинской капеллы, гладкий, без
конструктивных членений потолок разделил иллюзорными архитектурными
переборками - карнизами, пилястрами, арками и цоколями. Единое реальное
пространство он разбил на несколько отдельных замкнутых композиций, обособив
каждую рамой из рисованного камня. Индивидуализм и экстравертность
ренессансной личности, не сдерживаемые даже идеей единобожия, но, напротив,
ею поощряемые, проявились в этом, конечно неосознанно для Микеланджело, с